— В пионерлагере слышал.

— Странно. Хорошая песня, если бы я ее слышала, запомнила. Еще раз спой, пожалуйста, я мотив подберу.

— А с голосом как у меня? — меня интересовало другое.

— Хорошо у тебя с голосом. Я еще не определила твой диапазон, но петь ты можешь, даже на сцене. Конечно не оперной. Ну что, споешь? — ее другое интересует.

Я повторил на бис. Она уже довольно правильно подыгрывала мне мотив. Потом схватила нотную тетрадь и стала записывать ноты, опять проигрывая мелодию на пианино. Закончив спросила:

— Слова напишешь?

— У меня почерк неразборчивый, — отговорился. Заметил непонятный внимательный взгляд Толика на меня. Учительница прямо в нотной тетради записала слова песни. Потом шевеля губами и покачивая в такт головой, видимо про себя, пропела песню.

Закончив, она опять на меня посмотрела:

— Ты сам не желаешь выступить на концерте?

— В качестве кого? Вообще-то, я не планировал пока на сцену, — многозначительно ответил.

Она не сразу, но выцепила слово «пока».

— Певца конечно. А почему пока? — заинтересовалась.

— Гитару приличную ищу. Вот буду уверенно играть, тогда можно будет подумать, — закинул пробный шар.

— У меня есть гитара. Я могу Вам подарить ее. Я все равно на ней не играю, — вдруг влез в разговор Толик. (Вот тебе и мужичок!) Да еще на Вы меня назвал. Дела! Я на него посмотрел по-новому:

— Спасибо. Дарить ничего не надо. Если гитара приличная — куплю, если твои родители не будут против и назовут цену, — обломал я его благородный порыв. (Чего это его подвигло?) Я чего-то не понимаю?

— Не надо ничего дарить. Я могу помочь тебе с гитарой. «Ленинградка» тебя устроит? — вмешалась Евгения Сергеевна. (Не фига себе!) Не было гроша, а тут алтын!

— Конечно. Если цена приемлемая, — тут же отзываюсь я. (Еще бы). Ленинградки — лучшие гитары в Союзе.

— Приемлемая, — утверждает она.

Я начинаю подозревать эпидемию небывалой щедрости.

— А это Ваша гитара? — подозрительно спрашиваю.