Наконец, за дверью возня, я застываю, потому что до этой секунды метался по комнате, не в силах заставить себя ждать спокойно.
Высокий заносит Тому и сбрасывает на кровать, как мешок с мукой, как вещь, стряхивает с плеча.
Я не решаюсь что-то говорить, не решаюсь, потому что не хочу усугублять наше шаткое положение. Лишь кулаки сжимаются до хруста в разбитых костяшках. Физической боли я не чувствую, хотя, когда адреналин схлынет окончательно, уверен, мне станет очень хреново.
Не знаю, кто эти люди и что им надо. Пусть отец разбирается, потому что сейчас, я в этом уверен, все из-за него. Из-за его прошлого или настоящего - мне плевать. Просто пусть даст им эти деньги и вытащит нас из дерьма.
Как только дверь за верзилой закрывается, и мы остаемся в комнате одни, бросаюсь к Томе.
- Боже, Тома... Тома, ты меня слышишь? Тома, очнись, - трясу её, а моя девочка никак не реагирует.
Ладони у неё ледяные, а на щеке кровоподтек. Стискиваю зубы, уже понимая, каким образом он появился. И что её отключка - результат удара.
Это ж с какой силой надо зарядить?
Уроды. Переубиваю всех! Выберусь и из-под земли достану. Мудачье!
- Тома, - снова зову, и снова на её лице штиль.
Замеряю пульс. Ровный. Прикладываю ладони к щекам, умоляю очнуться.
- Пожалуйста, пожалуйста, приди в себя.
Выдёргиваю бутылку с водой, открываю, лью на руку, умываю лицо Томы в надежде, что это поможет ей обрести сознание.
Но мы не герои фильма, и кадр не меняется по щелчку пальцев. Так что проходит некоторое время, прежде чем дыхание Томы сбивается, а веки вздрагивают, когда она начинает приходить в себя.
Как только её взгляд фокусируется на мне, лицо морщится, а губы дрожат, и Тома начинает плакать. Сначала беззвучно, потом со всхлипами.
- Тимур, - опираясь на руку, она пытается сесть, - Тимур…
Не знаю, чего она просит, но помогаю ей приподняться и привлекаю к себе, и Тому прорывает.
- О, Тим-мур…
Рыдания уже громкие, могу лишь гладить её по спине и шептать, как мне жаль и что всё будет хорошо, мы выберемся.