Большой зелёный кувшин был почти пуст, но я не знала, до чего всё плохо, пока не попыталась подняться на ноги. Мир пошатнулся и начал клониться вбок. Я раскинула руки, прижала ноги к огромной земле. Я чувствовала, как она кружится подо мной.

— Мы так надрались, — снова сказал Тиг, указывая пальцем в направлении за спиной. — Пошли приляжем?

При этих словах Тига всё моё тело наполнилось крошечными пузырьками. Он имел в виду тот матрас. Он предлагал мне лечь рядом с ним — а что могло случиться потом? Он мог уснуть и храпеть, пока я умираю от желания — как это жалко! Он мог придвинуться ближе и обнять меня. Поцеловать. Я мечтала об этом… но что, если он имел в виду секс, полноценный секс? Чтобы я разделась, чтобы все мои складки предстали перед ним в лунном свете? Я хотела этого. Я так этого хотела, и всё-таки покачала головой, вне себя от ужаса.

— Нет, хочу есть, — повторила я, хотя совсем не думала о еде. Я схватила его за руку, потянула за собой. Он позволил тащить себя по тропе. Это был мой выбор. Мой страх и моя ненависть к себе.

Я тащила нас, и мы шли.

Машина зарычала, как живая, Тиг снова запел ту песню группы «Pixies». Я слышала свой голос, словно издалека, он обвевал его голос. Шины скользили по грязи, и это тоже была песня. Мы неслись по рельсовым путям так быстро, так быстро. Вновь и вновь в невесомость, туда, где моё тело исчезло, где я стала движением, исчезающим в темноте, и Тиг Симмс меня поцеловал.

Деревья и грязная дорога остались позади, а впереди была стена жидкого лунного света, заливающего асфальт. Мы выплыли из лесов навстречу этой белой стене света, и в тот же момент дорога оборвалась, музыка сменилась звоном стекла и визгом шин. Внутри этих звуков изменилось время. Звёзды кружатся. Небо вертится. Я стою посреди слайд-шоу, окружённая шумом и вспышками цвета. Ремни безопасности впиваются в тело, я резко дёргаюсь, ударяюсь о тяжёлый ритм ломаемого железа.

Тихое, тёмное биение потерянного времени. Я сплю? Тиг сказал, пойдём приляжем. Может, я всё ещё сплю? Может, он не целовал меня? Мой рот наполнен солью.

— Мамочка, — зовёт Лолли Шипли; её мамочка, конечно, тоже спит. Я сижу с ребёнком. Надо подойти к Лолли. Я с усилием сглатываю соляной раствор, и рот опять наполняется им.

— Мамочка, мамочка! — повторяет Лолли. У неё светлые хвостики, мягкий животик, пухлые щёчки, как у моего хомячка. Милые зверюшки, хомячки и дети, когда они толстенькие — они такие чудесные. Я прижимаю ладони к губам, пальцы становятся липкими, кровь в лунном свете кажется чёрной.

Я стою посреди дороги, залитой светом. Позади меня — машина Тига, я рвусь вперёд, я хочу идти по улице вслед за ним. Меня качает воздушный поток, шатаясь, я иду к другой машине. Она так далеко, у поросшего травой скошенного холма. Тиг подходит к нему и стонет, рухнув на колени.

Я вижу Лолли, и у Лолли красное лицо. Её голубые глаза — лиловые синяки, огромные, мокрые. Малютка Пол, который никогда не спит, заливается плачем в машине. Я вспоминаю слова миссис Шипли — дорога его убаюкивает. Пол сидит рядом с Лолли в той половине машины, которая похожа на машину. Но передняя её часть — жуткая, изогнутая, чёрно-белая масса искорёженного металла. Капот смят в лепёшку, смята водительская дверь. Красивая миссис Шипли молча смотрит на меня сквозь разбитое окно, и её тело ниже ключиц тоже смято.

Я подхожу ближе, и Лолли, увидев меня, говорит:

— Эми, Пол плачет?

— Миссис Шипли, — зову я, но уже вижу, что миссис Шипли стала чёрной массой, растёкшейся по обломкам машины. Все её внутренности теперь снаружи. Её лицо всё так же красиво, даже забрызганное чёрно-красной жижей, даже с остекленевшим взглядом мёртвых, широко распахнутых глаз.

Я чувствую, как падаю, бьюсь об асфальт голыми, широкими коленями. Меня рвёт на дорогу солёным, чёрным и красным.

— Мамочка! Мамочка! — плачет Лолли, и её голос всё тише. Лолли устала, и я тоже устала. Пол заливается плачем так далеко. Пожалуйста, пусть окажется, что мы спим, что мы лежим на грязном матрасе, как хотел Тиг. Тиг воет, как животное, стоя на четвереньках.

Красивое тело миссис Шипли вывернуто наизнанку и распахнуто, и этот выбор сделала я. Я вытащила нас на дорогу. Я это понимаю. Это мой выбор, и я ничего не могу вернуть назад.

Моё лицо застывает в маске. Моё лицо так удивлено. Я не знала, что впереди ожидает нечто — такое глобальное, такое страшное, и мы никогда не сможем этого изменить, оно останется в моей жизни, в нашей жизни, навсегда.

Я лежу на асфальте в собственной рвоте, Лолли кричит «Мамочка!», и последнее, что я вижу, прежде чем уплыть в никуда — мёртвое, мёртвое, красивое лицо миссис Шипли, кровь, опутавшую паутиной её бледную кожу, её широко распахнутые голубые глаза, бледно-серые в лунном свете. Последнее, что я вижу. То, что никогда, никогда не смогу забыть.