— И что же это значит? — Янжул встал рядом, близоруко прищурился

— Как что? Будем славить царя. Митинг, резолюция. Все как полагается. Думаю, так еще взять у народа наказ для правительства и Думы. Как считаешь, Петр Аркадьевич?

Столыпину это все активно не нравилось, он сморщился. Да, вот так… “Рыбка плывет, обратно не отдает”. Поди, устрой, второе кровавое воскресенье! Нет уж, теперь все по-новому будет.

— Господа, совещание окончено — премьер встал, тоже взглянул в окно — Александр Петрович — это уже Извольскому — Будьте любезны на днях появится в Таврическом. Да, да, вы первый. Проявим уважение Думе. Она теперь…

Тут Столыпин запнулся, не знаю, какое подобрать слово. Я помог:

— Она теперь верховная власть. Ну и вы, господа, конечно, тоже.

Всей гурьбой мы вышли из кабинета, министры тут же начали закуривать. Я подписал заявление трясущегося Блюма и тут же попридержал за локоток уходящего Редигера.

— Александр Федорович, на пару слов.

Увлек министра в коридор, подальше от посторонних ушей. Встали в уголке, я в волнении хрустнул пальцами. Теперь все и решится.

— Может возникнуть ситуация… Нехорошая. Когда злые люди будут отговаривать Его императорское величество… от даденного слова.

— Вы про манифест?

— Именно — я тяжело вздохнул — Народ взбудоражен новыми свободами. Не хотелось бы второго Кровавого воскресенья.

— К тому есть основания? — военный министр напрягся

— Идут сообщения…

— И что же делать? — Редигер растерялся

— Громко и недвусмысленно объявить, что армия — вне политики. Петербургский гарнизон останется в казармах.

— У жандармерии есть свои части!

— Есть — покивал я — Но их мало для разгона такой толпы. Которая пока настроена мирно. Слышите? Поют Боже царя храни!

Редигер задумался. Решалась не только его судьба, но судьба всей страны.

— Я поеду к Лауницу, буду у него — министр кивнул сам себе — Будет что… Удержу от поспешных действий. Но гвардия мне не подчиняется. Так что…