Но похоже, несмотря на опыт, насчет Риты Мудроу ошибался. Второго апреля он проснулся в холодном поту, не в состоянии прийти в себя от ночного кошмара. Сначала он не мог восстановить подробности, видел только постоянно исчезавшее лицо Риты, но потом вспомнил, как держал ее, прижимая к себе. Ему не было страшно. Рита была маленькой, как ласточка, он мог держать ее так долго-долго. Потом он взбирался по лестнице, пытаясь добраться до Джонни Катаноса с лицом Рональда Чедвика, который сидел на ступеньке на какой-то недосягаемой высоте.
— Забудь обо мне, — прорычал кентавр, — я никому не нужен.
— Я тебя достану, подонок, — взревел Мудроу.
— Мне хочется вниз — здесь так неудобно, — говорила Рита, не обращая внимания на Катаноса.
— Куда вниз, что, здесь места нет? — протестовал Мудроу.
— Ты сошел с ума?
Мудроу, оглядевшись по сторонам, увидел, что стоит на площадке — лестницы на самом верху, а вокруг густой серый туман.
— Ну, — сказала Рита, — может, ты поставишь меня на ноги или думаешь, что мы теперь будем неразлучны, как сиамские близнецы?
Мудроу с отвращением поставил ее на землю. Он что-то говорил при этом, но что именно, не мог вспомнить. Пытался, старался, но не мог, и вдруг увидел, как Рита разлетается на куски. Прямо на глазах. Никакой крови, никаких криков. Совершенно беззвучно. И тут он понял, что ее больше нет и никогда не будет. Он протянул к ней руки и проснулся.
В то утро, за завтраком, Мудроу предложил ей пойти с ним вместе на работу, чтобы она познакомилась с седьмым участком, с тем миром, в котором он живет. Ему хотелось, чтоб они могли говорить о самом для него важном, о сокровенном. Он полагал, что завтрак — момент вполне подходящий, чтобы приступить к такому разговору.
— Знаешь, Рита, — начал он, — а я покончу с преследованием евреев в моем районе.
— Ты имеешь в виду подростков, которые забрасывают стариков камнями? — Рита намазала хлеб маслом и положила его на тарелку. — Ты уже опознал этих рецидивистов, нападающих на пожилых людей? — Она пыталась иронизировать.
— Вовсе не смешно. Семидесятилетние старики всего боятся, даже когда бояться нечего. Впрочем, я нашел одного паренька. Пуэрториканец по имени Вилли Колон. У Вилли брат околачивается на Шестой улице, и, конечно, Вилли во всем подражает братцу, и, чтобы доказать свою боеспособность, бросает камни в стариков. Разумно, правда? В Нижнем Ист-Сайде так принято. И сегодня я покончу с этой компанией. Насилием и ненавистью все уже сыты. — Он помолчал и посмотрел ей в глаза. — Хочешь со мной?
Рита вертела в руках кружку кофе.
— Ты будешь его бить?
— Ну что ты. — Мудроу развеселился, представив, как он наваливается на худенького подростка. — Ему всего четырнадцать, Рита. Он весит не больше пятидесяти килограммов. Я, конечно, не самый благодушный коп в управлении, но не до такой же степени. Разве что в крайнем случае. К тому же это совершенно бесполезно. Я трижды арестовывал его отца за избиение жены и детей. Один раз пришлось отвозить детей в госпиталь, они были без сознания. А его брата я как-то видел у реки, где он водой пытался остудить ожоги. Представляешь? Лечился. Нет, битьем здесь ничего не добиться. Но я знаю к нему подход. Достань сахар, пожалуйста. Ладно, сиди, только скажи, где он.
В участок они отправились вместе. С Мудроу здоровались все подряд — лавочники, старушки, пуэрториканцы, евреи, чехи, итальянцы. Уличное хулиганье, завидев его издали, старалось скрыться, чтобы лишний раз не попадаться на глаза.
В участке он взял машину и двинулся в глубь района, виляя в узких улочках. Чтобы наткнуться где-нибудь на этого Вилли, они объехали Норфолк, Саффолк, Клинтон, Атторни и Ридж. После часа бесполезных поисков Рита предложила заглянуть в еврейский квартал — может быть, ребята уже забавляются?
— Попробуем, — сухо ответил Мудроу. Он повернулся к Гранд-стрит, широкой улице с двусторонним движением. Было уже четыре часа дня, и в магазинах было пустовато. Некоторые лавки начинали уже закрываться, владельцы опускали стальные жалюзи, которые всю ночь будут охранять витрины от уличной шпаны. Мудроу свернул на Джексон-стрит, отметив про себя, что пожилые люди торопятся, чтобы поскорее попасть в дом. Самое время для нападения. Маленькие фигурки стариков казались совершенно беспомощными, и Мудроу в любую минуту ожидал града камней с крыш. Прошло двадцать минут, а малыш Вилли Колон никак не попадался. В конце концов Мудроу, уже раздраженный, отправился в Клинтон, двинувшись наперерез потоку машин. Он не обращал внимания на автомобильные гудки, а когда встречался с раздражением какого-нибудь водителя, отвечал ему непристойным жестом.
— Вот он. Ради Бога, Рита, не смотри на него. Ну подумай, как раз, когда я решил вернуться. Теперь слушай меня. Сейчас мы выйдем из машины, и ты пойдешь рядом со мной так, как будто ничего не происходит. И не смотри в его сторону, пока мы не подойдем совсем близко. Он вовсе не так прост, как кажется. Орешек не из легких. Хотя ничего страшного, если его не удастся заарканить сейчас. Никуда не денется, потом займемся.