— Я не могу дать тебе папки.

— Я знаю. Но, возможно, мы упустили какие-то детали при сравнении этих дел.

— Не упустили, Боб, — мягко сказала Кэти.

Он встал.

— Я поеду на работу и начну сначала. Сравню все это со стенограммами процесса.

Кэти помогла ему сложить материалы в портфель.

— Не забудь магнитофон и кассеты, — напомнила она.

— Не забуду. — Он протянул руку и обнял ее. Кэти на секунду прижалась к нему. — Я люблю тебя, Кэт.

— Я тебя тоже люблю.

— Если бы у нас было больше времени! — воскликнул он. — Все этот проклятый смертный приговор. Как могут какие-то чертовы двенадцать человек прийти и сказать, что парень должен умереть? Когда — и если — они найдут настоящего убийцу, для него уже будет слишком поздно.

Кэти потерла лоб.

— Сначала я обрадовалась, что восстановили смертный приговор. Жертв мне жаль больше, чем преступников. Но вчера мы судили подростка. Четырнадцать лет, выглядит на одиннадцать, худой, маленький ребенок. Родители безнадежные алкоголики, они подписали жалобу, что он неисправимый, когда ему было семь лет. Семь лет. С тех пор он болтается по детским домам. Все время убегает. На этот раз мать подписала жалобу, а отец протестует. Они развелись, и он хочет забрать ребенка.

— И что произошло?

— Я выиграла… если это можно так назвать. Я настаивала, чтобы мальчика отправили обратно в детский дом, и судья согласился со мной. Отец настолько деградировал из-за пьянства, что живет как растение. Мальчик попытался сбежать из зала суда. Охране пришлось его связать. Тогда он устроил истерику и начал кричать: «Ненавижу всех. Почему у меня нет дома, как у других детей?» Ему нанесена такая психологическая травма, что его, возможно, уже поздно спасать. И если через пять или шесть лет он кого-нибудь убьет, что нам, сжечь его? Имеем ли мы на это право? — В ее измученных глазах блестели слезы.

— Я знаю, Кэт. Зачем вообще мы стали юристами? Надо было быть умнее. Эта работа все нервы выматывает. — Он наклонился и поцеловал ее в лоб, — увидимся.

В офисе Боб первым делом включил чайник. Несколько чашек черного крепкого кофе разогнали туман в голове. Он плеснул в лицо холодной водой и сел за рабочий стол. Аккуратно разложил бумаги. Взглянул на настенные часы. Семь тридцать. До казни двадцать восемь часов. Поэтому так колотится сердце, а в горле стоит комок.

Нет. Здесь что-то большее, чем отчаянная необходимость спешить. Что-то билось в сознании. Что-то мы упустили, подумал он.

И это не просто интуиция. Это уверенность.