Наиболее эмоционально он описывал телесные муки и запредельную боль, которые испытает пойманный бандит. В мельчайших подробностях делился нюансами каждого пыточного орудия и преимуществами одного перед другими.
Затем отводил задержанного в одиночную камеру в подвале и пару дней мариновал, ожидая, когда испуг перерастёт в панику. Как правило торопиться не было причин. Никто не ставил конкретных сроков, не требовал выполнения плана по раскрытию и отчёта по результатам.
Затем опять тащил в пыточную, привязывал к верстаку, сняв штаны с бедолаги и смакуя, с неизменной улыбкой, признавался в самом любимом виде истязаний. Отпиливанию коленной чашечки. При этом раскрывал тайну данного метода. В мышцах много крови, но мало нервных окончаний. Поэтому если просто пилить ногу, то будет грязно и допрашиваемый, не успев признаться, сначала потеряет сознание, а потом умрёт от потери крови. А вот колено состоит из трёх костей, хрящей и сухожилий. Масса нервных окончаний делаю адскую боль максимально продуктивной.
Как правило хватало лёгкого надреза, чтобы клиент заговорил, признаваясь во всех косяках, вплоть до возраста грудничка, когда из вредности кусал сосок матери.
Таким образом, к кузнецам, с просьбами выковать испанский сапог или железную деву он никогда не обращался. Его набор был предельно скромен: пара ножовок по дереву с крупным зубом и максимальным разводом, секаторы, струбцины и рашпили. Ничего необычного. Всё имелось в хозяйстве любого плотника.
В общем пытки, если говорить по большому секрету, Григорий Лукьянович не любил и считал это крайней мерой. Показаниям, добытым подобным образом не доверял. Считал, убедившись неоднократно на личном опыте или из практики коллег, что от нечеловеческих мучений даже невиновный оговорит себя и признается в чём угодно.
Пытки, во-первых, считал уделом маньяков, получающих наслаждение от людского страдания. Во-вторых, их использовали не как средство дознания, а как метод запугивания, добиваясь покорности и повиновения. Взять для примера практику инквизиторов или конкистадоров.
Тем не менее слухи, распускаемые о его жестокости, гуляли по всему поселению и за его пределами. Вот что улыбка и доверительная беседа творит!
Зуфара для допроса безопасник выбрал сам. Тот знал подробности произошедшего здесь и, весьма вероятно, предполагал, где Данила скрывается после ухода с блок-поста.
Второй, гордо представившийся сталкером из клана «Долг», его не интересовал.
Оставив пленника под присмотром Карача, Малюта отошёл к «Тигру». Прогнал Петьку с водительского места, где тот прижух, отчаянно вращая широко раскрытыми глазами и приказал прогуляться. Дескать, ноги разомни и не подслушивай. Парень навесил на мордашку гримасу обиды, но возражать не стал. Хватило ума не хвататься, как малец за батины портки и не канючить, напоминая, что совсем недавно его ценили и угощали сигаретой.
Затем, открыв дверь багажного отсека, спросил:
— Слышь, Граффити, ты же эмпат?
— Можно и так сказать, — проскрипело из груды сумок и чехлов, — С какой целью интересуешься?
— Раз ты питаешься эмоциями, значит умеешь их различать?
— У меня специфический вкус. Предпочитаю боль, страх, бессильную злобу и все оттенки отчаяния.
— Да ты гурман! А понять, врёт человек или говорит правду могёшь?
— Если он будет испуган, то легко.
— Тогда поможешь. Заодно узнаем куда увели жителей Марьинки и твоих сородичей.
Карач подтащил зашуганного татарина к броневику и усадил на порожек багажника. Соединил запястья пластиковой стяжкой и встал сбоку, держа пленника на прицеле.