Мы с трепетом ждали. Рука Филиппа стала влажной. Он вообще часто потел. Сара так сильно сжала мою руку, что мне захотелось ее выдернуть и вытереть, но я решила потерпеть. Меня трясло. Вот сейчас…

Когда совсем рассвело, я с ужасом поняла, что ничего не произошло. Если праведников уже забрали на небеса, значит, нам не спастись. Даже отцу Моисею и Кассандре. Даже невинным младенцам.

Высоко подскочив, отец Моисей провозгласил:

– В половине шестого!

И мы сделали вид, что поверили этому посланию от Иисуса, вложившего его в уста нашего духовного отца. Но я-то все поняла. Ко мне потихоньку возвращались скептицизм и все мои метания. Все, от чего я открестилась в ожидании рая, внезапно вернулось, прячась на задворках моего сознания. Я постаралась удержать все это там, но после половины шестого окончательно сдалась. Телевизионщики снимали нас через окна, но никто не удосужился их прогнать.

Сара отпустила мою руку. Я выдернула из ладони Филиппа другую и вытерла ее о свою белую сорочку. Все вокруг с тревогой поглядывали друг на друга, но никто не решался сказать, что король-то голый. Мы сидели и чего-то ждали. Мне было тесно и неудобно, хотелось встать и выбежать наружу. Я сидела и ерзала. Все ждали, когда кто-нибудь решится сказать правду.

Никто не ожидал, что все так повернется (ну, кроме грешников из внешнего мира), и мы просто не знали, что говорить.

Пока мы ждали, мучаясь на лавках, дождь кончился, и в окнах показалось голубое небо. И тут я окончательно убедилась, что все это было враньем.

Я стала посмешищем в школе. Позволила себя одурачить, потому что мне так хотелось верить в конец света. Мне не терпелось попасть на небеса и обрести вечное блаженство. Дала возможность отцу Моисею – моему родному папаше – вертеть мной, как он пожелает. Все это воодушевление, мои эмоции были совершенно искренними, но, к сожалению, напрасными. Отец Моисей просто надул нас, хотя, возможно, он и сам пережил крушение всех надежд. Мы все попали под его гипноз.

Когда совсем рассвело и наступил день, я поняла, что больше не верю в его Бога. А, может быть, и в Бога вообще. Как хорошо, что я сумела сдать все экзамены и получить аттестат.

Я хотела восседать на небесах рядом с Иисусом. А вместо этого мне придется выйти замуж за Филиппа. Мне суждено стать примерной женой, мести полы, готовить, сажать цветы и овощи, чтобы потом продавать с лотков, что так хорошо удавалось нам в последнее время, когда мы возвестили о конце света, и к нам со всей округи повалили люди, чтобы купить наши помидоры и зеленый горошек, поиздеваться над нами, поснимать и со смехом задавать вопросы.

Сейчас мне хочется оказаться на их месте и посмеяться вместе с ними. Мне тяжело оставаться в общине, где меня дурачат, во всем ограничивают и подавляют. Но я продолжала сидеть со всеми, уже не сдерживая слез.

Наконец отец Моисей поднялся со стула и, потянувшись, сказал, что пойдет говорить с Иисусом, после чего исчез. Все встали, женщины приложили к груди своих младенцев, а кое-кто попадал на пол и заснул, ведь мы всю ночь не сомкнули глаз. Нам казалось, что раз нас возьмут на небеса, о сне можно не думать.

Мы с Сарой тоже заснули на жестком полу. Через некоторое время нас разбудила Кассандра. Она потрясла меня за плечо и сообщила, что Бог не готов принять нас, потому что мы еще не всех спасли. Я молча взглянула на нее, и она строго произнесла «Кэтрин!», хотя я ничего не успела сказать.

Мы разошлись по домам и спали весь день. Сара, немного подремав на моей кровати, отправилась к себе.

Она ничуть не удивилась, что все пошло не так.

– Я знала, что ничего не выйдет, – заявила она. – Но попробовать все равно стоило. Ты в порядке, Кэти?

– Да, почти.

Я проводила ее взглядом. Мне так хотелось пойти за ней. Побежать, сгрести ее в охапку и заставить помочь мне. Я не хочу выходить замуж за Филиппа! Мне он совсем не нравится. Мне здесь все противно, и я не желаю оставаться в этом ненормальном месте, хотя ничего другого я пока не видела. Мне мало быть просто женой.

Хватит себя уговаривать. Пора на волю.