Пустельников со своими напарниками не подавал признаков жизни. Нервы у всех троих напряглись до крайней крайности, горячо стало каждому, ладони взмокли. Семен лежал, готовый к прыжку, нацелив автомат в ту сторону, откуда недавно были слышны шаги; Минахмедову велел держать под прицелом развилку троп, как раз там, где сработал ППХ, над которым ребята посмеивались. Выдержка, главное - выдержка, внушал самому себе Пустельников и почему-то не сомневался, что выиграет.

Калашников от нетерпения вздрагивал, и Семен слегка ему надавил на плечо, дескать, терпенье и еще раз терпенье, нам торопиться некуда.

За валунами, на спуске с бугра, чуть внятно зашелестели кустики вереска - будто зверь по ним пробежал. Потом все стихло и опять повторилось. Послышался приглушенный вздох, еще один.

И тут терпенье Калашникова иссякло.

- Ползет, слышишь! - прошептал в ярости.

И в ту же секунду, почти синхронно с возгласом, со склона бугра повторился вздох, но уже не приглушенный, а во всю силу легких, в воздухе что-то просвистело и шмякнулось между валунов.

- Граната! - не своим голосом вскричал Минахмедов и распластался на земле.

- Ложись! - приказал Семен опешившему от неожиданности Калашникову.

- ...Только он был способный на такое геройство, бо те два хлопца, прямо скажем, растерялись, чего тут греха таить, не очень будешь храбрым, когда тебе под нос кинули гранату, а она, треклятая, возле тебя сычит похуже гадюки и в момент суродует так, что мама родная не узнаёт и кусков с тебя не соберут... Я ж забыл сказать, гранаты у них немецкие были, с длинными ручками. Одним словом, кинулся Семен на ту гранату, словчился и махнул ее в Буг...

Река отозвалась грохотом взрыва, вспышка огня осветила опадающий водяной столб...

Захар Константинович вышел в смежную комнату, возвратился оттуда с пачкой фотографий, еще сохранивших свет, резкость и глубину - свежих, время их пока не коснулось и следа не оставило. Семен - в фас и в профиль - в шапке-ушанке и в полушубке глядел с высоты пьедестала. У подножья, на насыпном холме, полукругом стояли солдаты, школьники, гражданские люди, и в числе их Андрей Слива и Захар Бицуля.

- А тогда чем кончилось? - нетерпеливо спросила жена, мельком посмотрев фотографии - она их до этого не видела. - Со связником как?

- Разве в этом дело?.. Тех связников мы, считай, каждый день... О дряни вспоминать неохота. Что ты, Нина, еще не наслушалась баек?

- Да какие байки! Было же... Сам рассказывал.

- Ну, не байки... Легендой можно назвать. Сейчас, тридцать лет спустя, вспоминать не хочется... Когда человеку задурят голову, он может стать хуже зверя, потому как зверь, он убивает для собственного пропитания, зверь, он не мучает жертву, не знущается. Слышала ты, чтоб в нашем крае муж прикончил жену с двумя детками за то, что... ну... ну... да ладно, не хочу про это... пропади оно пропадом!.. - В граненом стаканчике оставалась крохотка недопитой водки. Захар Константинович выпил, похрустел огурцом и вроде бы успокоился. - А тогда со связником - что?.. Не упустили, начальство приказало живым взять, через него нащупать подходы к Ягоде. Конечно, со мной совет не держали, говорю свое мнение. Куренной столько наворотил, столько безвинной крови пролил, что если б ее собрать в одно место, то можно в ней утопить самого Ягоду вместе с его упырями... Короче, тогда Семен приказ выполнил, а как потом с Ягодой сотворилось, чего из этого вышло, врать не буду, мне про то не докладывали. Наше дело солдатское - приказ получил, сполняй по-сурьезному. Семен так и поступал.

...Минуты две-три потеряли они на эту брошенную в них и взорванную в Буге немецкую гранату; не дожидаясь наступления тишины, все трое бросились вниз с холма, к тому месту, откуда Калашников услышал подозрительный шорох и определил, что это крадется пришедший из-за границы. Они быстро нашли его след, очертили место, откуда он бросил гранату, - несколько метров до ручья в низинке он отсюда прополз, оставляя широкую зеленую полосу в сизой от росы высокой траве, а дальше, огибая препятствия, побежал в рост кратчайшим путем к фольварку и тянул за собой узкую стежку.

Ребята понимали, что на мощеной шоссейке след потеряется. Просто так, за здорово живешь, попробуй потом сыскать в нависшем тумане следы человека. Две-три минуты - не срок, но вот как для них обернулись.

- ...Словом, ребята рассредоточились... Местность все знали - свой же участок, - договорились сойтись на хуторах за железной дорогой.

...За фольварком они разошлись. Семен отправился прямо по картофельному полю к видневшемуся вдали хутору Семеряков. Домишко и стодола от времени покривились, скособоченные, держались на честном слове, как и сами старики Семеряки, к которым пограничники изредка заходили, в том числе и Семен. Он шел по картофельному полю, мало надеясь, что здесь отыщется потерянный, как и предполагали они - на шоссейке, след связника. Но это был наиболее вероятный путь, по-видимому, связник шел знакомой, не единожды хоженой дорогой, хотя, конечно, не знал, что по тылу, от железной дороги, расставлены другие наряды и за дальним леском, что вклинился языком между спиртзаводом и тремя хуторами, он может быть схвачен. Семен о нарядах знал при необходимости ему приказали с ними взаимодействовать.

Туман стал редеть, разгорался погожий день, на пожухлой ботве заиграла роса, в воздух поднялись стрекозы и во множестве носились над головой. Но Семену было не до красот. Какое-то время он видел шагавших слева и справа от себя Минахмедова и Калашникова. Парни притомились, да и сам он порядком устал, все трое давно перешли с бега на шаг. Семену почудилось, будто за спиной у него, по ту сторону насыпи, прошмыгнул кто-то. Разом слетела усталость. Он повернул обратно, перемахнул через насыпь, но ни за нею, ни поблизости никого не увидел и подумал, что после трех суток в секрете померещится и не такое - черта с рогами увидишь средь бела дня. Но все же он обшарил обочину насыпи и обнаружил лишь давние следы.