Гриша потихоньку привыкал ко мне. Я уже поняла, что для него на первом месте всегда будет отец – слишком много общего образовалось между ними и оба радостно хватались за то, что обнаруживалось в очередной раз. А я была в роли прежнего Усольцева-почти наблюдателя. И все-таки Гриша принял меня в семью, и это уже было хорошо. А там – потихоньку… помаленьку. За прозвучавшее «мама» я многое дала бы. Но он еще слишком хорошо помнил Свету – рассказывал про нее, вспоминал то, что было у них в прошлом. Их семейные фотографии ждали своего часа – когда он вырастет и может быть, захочет вспомнить. Я каждый день молилась за нее по листочку, а где-то там – Артем, я точно это знала…
В июне Гриша жил у мамы, а мы спешили закончить с квартирой – уже в августе Виктору предстояло выйти на работу. В принципе, там уже можно было жить – ремонт был окончен. В процессе его обсуждения мы с Усольцевым даже не полаялись серьезно. А могли, потому что он вдруг с какого-то… решил, что разбирается в стилях. Но я очень вовремя вспомнила о своих добрых намерениях и о кошке вместо пантеры… Долго молчала, глядя на него, дождалась, наконец – «а что, собственно, такого?» К этому времени уже успокоилась и мирно объяснила, что в той самой «классике» я уже нажилась… и он тоже – до хохота, просто еще не понял этого. И сами мы не будем делать ремонт, его сделает бригада Эли.
В результате три большие комнаты были качественно отделаны в современном стиле. В нашем доме было просторно и светло, минимум мебели и максимум удобства. Наша спальня – она же кабинет. Общая комната и комната Гриши. Для старших мальчиков были куплены раскладушки с пружинными сетками и удобными матрасами – они же страховочные маты под Гришиным спортивным уголком. Все было продумано и удобно, но главное – квартира находилась недалеко от центра и наших работ. Оставалось найти хороший садик. Но на это у нас был еще целый июль и мой отпуск.
А пока Виктор встречал меня после работы или я просто уходила оттуда, если была возможность, и мы вдвоем бродили по мебельным магазинам, выбирали, спорили и даже ругались. Я тихо огрызалась и рычала сама, с подозрительностью присматриваясь к пыхтящему Усольцеву, упорно отстаивающему свое мнение... А потом наблюдала с какой готовностью и даже предвкушением он идет на уступки и примирение. Это уже напоминало какие-то ролевые игры и что тут срабатывало – прошлые ассоциации или уже даже рефлексы, как у собаки Павлова? Но и меня тоже злобный и сердитый Усольцев заводил просто до невозможности. Больше, чем виноватый – точно.
Эпилог
В июле настали каникулы у Романа и Сережи, последний свободный месяц у Виктора и мой первый отпуск – не заслуженный по срокам, а вынужденный – все члены Клуба разъехались отдыхать кто куда, и всей моей фантазии не хватило бы предположить – куда именно.
Хорошо совпало… и мы взяли от этого месяца все, что только возможно – нашли садик для Гриши, сняли на пару дней квартиру в Петергофе и гуляли по Александрии, купались там в заливе… Несколько дней пробыли в Новой Рузе, успели накупаться и в Тае, пожарить вечерами шашлыки, но слишком долго задерживаться там уже не хотелось – с соседнего участка тянули мост. И, хоть он и находился в отдалении, но забора не было и весь этот шум и дневная суета ужасно мешали. Чтобы искупаться, мы уходили по речке подальше, обедать садились за стол с другой стороны дома, но это было уже немного не то. Когда-нибудь – года через два, когда и домики тоже поставят, здесь конечно станет тише, но не спокойнее. Казалось, очарование этого уголка Новой Рузы уходит навсегда. И все чаще вспоминался тот тихий и ухоженный коттеджный поселок на окраине Питера. Кто знает, как оно дальше будет?
Мама отлично поняла тогда, что дело не в помощи с Гришей – здесь у нас с Усольцевым все было просчитано буквально пошагово. Хотя на случай форсмажорных обстоятельств бабушка рядом это всегда огромное благо.
Но она все поняла правильно и сказала, что не против использовать папу, как бесплатную рабочую силу, и чтобы я выяснила, когда он сможет приехать и помочь им с Гришей выкосить луг. Но только чтобы рассчитал время – работы там на несколько дней.
А потом она увидела и остальное – то, что я не решилась ей озвучить. Папа изменился. После инсульта он стал… ведомым. Физически он выкарабкался, соображал отлично – работал, и они готовили новый препарат для диабетиков, но изменился характер или это называется – психотип? Он стал… послушным и очень домашним. Это трудно было понять и принять. Но вот пример: когда он попытался оправдаться перед мамой, она оттолкнула его, и он принял это. Тот наш папа добивался бы ее, что-то пытался предпринять, а этот – смирился. И никогда бы он не отправил ей своих писем, я вообще не уверена, что они выжили. Вспоминался его обреченный взгляд, когда я велела ему сесть за клавиатуру и писать мне… В этом сейчас был весь он – будто подменили личность и сильный, веселый, уверенный в себе мужчина стал просто… смертельно эмоционально зависим от маминого отношения к нему.
Но если и в самом деле есть эта выборочность памяти... может, когда-нибудь она сможет… не заставить себя – нет! Но сама захочет коснуться его, погладить по плечу, обнять… он, наверное, не решится на это – она дала понять, что не хочет и он побоится обидеть ее своим… непослушанием.
Проклятая болезнь… я не хотела для себя такого и относилась теперь к своей болячке, как к злейшему врагу, затаившемуся в засаде – старалась не дать ей и шанса. И когда в жарком июле опять начались головные боли, сразу позвонила Артему.
Они с Зоэ сейчас жили в Москве, и Артем работал в том же медицинском центре, что и она. Насколько я знала – у них недавно родился мальчик, которого Артем назвал Ярославом, а Катя после окончания школы переехала жить в питерскую квартиру и собиралась поступать в ВУЗ здесь. С Артемом мы изредка созванивались – он так и оставался моим врачом. И сейчас потребовал изменить питьевой режим и принимать разжижающие кровь препараты.
А потом трубку попросила Зоэ и обратилась ко мне с просьбой. Не такой и неожиданной – Катя решила стать синоптиком и хотела учиться заочно и работать. И не найдется ли для Кати место там, где сейчас работаю я? Девочка говорит на испанском, танцует…
Я улыбнулась – кроме как с Ларой тогда, я танцевала в Клубе еще только пару раз. Вначале с кубинским послом – очень полным, невысокого роста мужчиной, который вел в танце, как бог. И сразу с его сыном – гибким молодым мальчиком. Наверное, это у них в крови и генах – танцы, а практика, что называется – с младых ногтей шлифует и доводит врожденную способность до совершенства. А так-то... потанцевать я любила и возможность такая была – в Морском офицерском собрании на приемах, которые давались в знаменательные для Флота даты. И пускай мой Усольцев освоил один-единственный танец, я была бесконечно благодарна ему за это, но так понимала, что это его предел.
В Катином случае дело было не в танцах и не в испанском…
– Я ваша должница, Зоэ – на эту работу устроилась только благодаря вам. Но там бывают разные мужчины и нужно уметь дать им отпор. Даже я столкнулась с этим, а ваша Катрина – редкая красавица. Боюсь, что… – замолчала я, услышав смех на том конце связи.
– Зоя… извините, но опыт в этом деле у Катрины просто грандиозный. Один день на улицах Гаваны… А уж в небольших городках… весь этот фурор и постоянные знаки внимания – она не любит этого и сторонится ребят. Но язычок у нее заточен, как шило, а чувства меры и самосохранения, наверное, врожденные. Если серьезно, – перестала улыбаться она, – то я очень беспокоюсь за нее. Проснется эта потребность… или уже… и влюбится еще не в того и не так. Опыта отношений нет...
– Вы надеялись, что я присмотрю за ней? Но как, Зоэ?! И вы путаете мальчиков из школы, веселых кубинских мачо и мужчин здесь – успешных, состоявшихся, и умеющих добиваться желаемого. А тут – такая красивая, молоденькая… как вы вообще отпустили ее?! – поразилась я, осознав вдруг всю глубину проблемы.
– Решительная и самостоятельная… – вздохнула Зоэ, – даже на Кубу я отпускала ее одну, а уж теперь, когда исполнилось восемнадцать… Скажите ей сами, Зоя, пожалуйста… вы умеете убеждать.