— О чем же можно молиться в последние пять секунд?

— Обо всем. Я произнес три фразы: «Господи, прости мне грехи мои, прими мою душу и облегчи мне последнее страдание».

— У тебя что, раньше времени не было помолиться?

— Это все не то…

— А потом? — допытывался Брендон.

— Потом… я сказал себе: «Все!..» И больше уже ничего не помню.

— Ты не помнишь удара? — изумился Брендон.

— Нет, абсолютно ничего. До тех пор, пока не очнулся здесь.

— А мне показалось по твоему лицу, что ты испытал в то мгновение нечеловеческую боль.

— Может, так оно и было… Но я ничего не помню.

— А когда тебя пристегивали, ты что-то сказал. Что?

— Да, мне в тот момент вдруг стало трудно дышать… или, скорее, я просто заметил собственное дыхание. И я сказал, чтоб они ослабили ремни, — сейчас-то уж не убегу!

Брендон слушал с изумлением.

— Да правда, Брендон, — улыбнулся Стив, — все это не так страшно. Поверь мне! Все зависит только от того, как ты сам относишься к происходящему. Единственно, что сидеть на высоких креслах с прямыми подлокотниками я теперь вряд ли смогу…

Брендон поглядел недоверчиво — ему показалось, что Стивен каждой своей последующей фразой умудряется опровергнуть предыдущую.

— Прости меня за мое глупое любопытство, — тихо проговорил он. — Я не имел права расспрашивать тебя о таких вещах…

— Опять ты ищешь свою вину там, где ее нет, — это у тебя уже мания какая-то! — простодушно заключил Стивен.

— Кстати, врач, который констатировал твою смерть, уже безработный, — попытался перевести тему Брендон.

— Бедняга! Я надеюсь, его не будут судить?

— Не думаю. Нет никаких оснований считать, что он ошибся преднамеренно. И потом, у него безупречная репутация. К тому же сейчас уже невозможно достоверно определить, была ли вообще ошибка: иногда люди выходят из клинической смерти и без посторонней помощи.