Книги

Выход воспрещен

22
18
20
22
24
26
28
30

Глава 2. Хулиган особого назначения

«Е.И. Мышкин» значилось на двери, «Отдел Озеленения Департамента Народного Хозяйства Ленинского района»

Кратко постучавшись, я тут же нагло сунул свою вихрастую голову внутрь с полувопросительным «Валерий Кузьмич?». В ответ немелодично ругнулись исконным русским матом, что я счёл за приглашение войти. А осуществив внедрение, уставился на высокого худого мужчину в заношенном сером костюме, трясущего в воздухе пальцами правой руки. Покачивающийся кипяток в банке на подоконнике, куда был сунут уважительных размеров кипятильник, дополнял картину.

— Вот как так-то? — риторически вопросил потолок Валерий Кузьмич Радин, — Вот что ты за пакость такая, Изотов?!

— Опять наговариваете? — с упреком вопросил я, садясь на продавленный стул для посетителей, — Я же всегда…

— Да-да, — раздраженно перебил меня он, — Ты всегда приходишь вовремя, ты всегда стучишься, ты всегда засовываешь голову…

— Потому что вы меня чуть не пристрелили, — въедливо уточнил я, — однажды.

Кузьмич только скривился на это, принявшись бодяжить из оставшегося кипятка две чашки отвратительного растворимого кофе. Пока он, сопя и шипя на ошпаренные пальцы, занимался творчеством баристы, я тупо втыкал в его худое и слегка вытянутое лицо, слегка выцветшее за годы нашего невольного знакомства. Так, если подумать, то майор Комитета Государственной Безопасности Радин заменил мне отца, мать, друзей и всю остальную требуху. Без всякого на то желания, разумеется, что особенно хорошо чувствуется сейчас, когда он смотрит на меня, как на врага народа.

Нужно немного подождать. Мужик он волевой, упрямый и честный, просто я так на всех воздействую. Когда Валерий Кузьмич меня не видит, если общаемся, скажем, по телефону, то чувствуется, что он относится ко мне просто отлично. Но вот когда вживую… проклятое неосапианство. Я покосился на шкаф, стоящий у двери. С одной из его створок свисала кобура с пистолетом. Сколько лет прошло уже, пять? А он до сих пор перед моим приходом ствол туда вешает, вопреки уставу. Во избежание повторения.

— Может, плеснете себе в бурду чего покрепче? — ехидно вопросил я, чтобы подколоть немного, — Вроде как расстаемся, отпраздновать-то можно.

— Отпраздновать, — пренебрежительно фыркнул майор, возвращаясь к попыткам размешать упрямый коричневый порошок в воде, а затем, на секунду замерев, вновь обернулся ко мне с вопросительным, — А не заложишь?

Я лишь на него уставился с таким упрёком, что Кузьмич не выдержал, стыдливо спрятав взгляд. Засопев, майор неуловимым жестом откуда-то достал 0.7 коньяка «Белый аист», с хрустом скрутил бутылке голову, а затем щедро плесканул себе в бурду. Вновь застыл, уйдя в перезагрузку, ругнулся душевно, добыл из ящика своего стола стакан, куда и налил отнюдь не коньячную порцию, тут же всосанную явно требующим этого организмом. Затем, как финал, кгбист решил запить собственным кофе, отхлебнув получившегося коктейля, от чего и скорчил сложную, но, несомненно, демонстрирующую отвращение рожу. Отвлекать его не хотелось, дядьке реально было это надо. Как бывший дядька я его прекрасно понимал.

Допив обжигающую дрянь, Валерий Кузьмич начал тереть лицо ладонями. Я молчал, попивая свою порцию угощения. Вкус был, особенно после пломбира, просто охренеть какой ужасный. Как будто сам Сатана нассал в кружку. Кисло, горько, мутно, частички чего-то стрёмного на языке остаются. Мерзость, сссука!

— Вот не понимаю, как так, — наконец, заговорил мой куратор, делая широкий жест руками, указывающими на забитые макулатурой шкафы по обе стороны от его стола, — Я тебя, Вить, с трёх лет знаю! Вся твоя жизнь здесь по полочкам разложена, даже то, о чем ты понятия не имеешь! Ты по всем пунктам не просто хороший, а просто отличный парень! Да, *ля! Я тебя со своей дочкой оставлял!

Было дело. Жена Кузьмича в санаторий смылась, а он порыбачить хотел просто до слез. Смастерили с ним вдвоем из какой-то детской майки цветастой маску мне, чтобы рожу закрыть, и я действительно пару суток пронянькался с его Юлькой.

— …но как только чуть отвыкнешь, смотришь на тебя — падла и есть! — с чувством и толикой вины продолжил куратор, — Как будто мразь какая из колонии откинулась, сидит и щурится, смотрит, куда бы тебе заточку воткнуть. Вот как так, Вить, а? Лещенко клянется всем чем можно и нельзя, что у тебя источник полностью заглушен, вообще не распечатан, ни на волосок!

— Да всё я понимаю, дядь Валер, — скривился я, маша рукой, — сколько лет уже так…

— Дядьку бы твоего к стенке…, — мечтательно поведал мне майор, полузакрыв глаза, чтобы меня не видеть, — Да и родители…

— Редкостные дебилы, — вздохнул я, — Плавали-знаем.

Почему я, со своей асоциальной жопой вместо жизни, отношусь к Кузьмичу так лояльно? Да потому что ему не легче чем мне, а местами сложнее. Помните, я говорил, что широко известен в очень узких кругах? Ну вот, а Кузьмич — это как раз прокси между мной любимым и этими хоть и узкими, но очень высокими кругами, в которые входят как научники, так весьма влиятельные товарищи из «копух» и «ксюнь». А это очччень непростые люди.