– Хожу, святой отец, – шикнула мать.

– Ну что вы, – отец Клос махнул рукой. – Мы же не в церкви, просто разговариваем на прогулке. Правда, Макс? Скажи, ты слушаешься маму?

– Ну да.

– Ну это самое главное, – священник погладил мальчика по голове. Его волосы были мягкие и влажные от пота. – Вот тебе орех. Помни: нельзя делать резкие движения, иначе белочка испугается. Хорошо?

– Угу.

– Не “угу”, а поблагодари, – вмешалась мать.

– Спасибо.

– Не за что. Бог в помощь.

Отец Клос пошел дальше по дорожке из гравия, заложив руки за спину. Он миновал группу японских туристов и обнимающуюся парочку, смутившуюся при его виде. Где-то вдалеке закричал павлин. Даже сегодня, в серый октябрьский день, парк “Королевские Лазенки” выглядел прекрасно: оазис зелени в чрезмерно застроенном, душном городе.

Ксендз вышел на мощеную аллею, ведущую вверх, к Уяздовским аллеям. Дети собирали каштаны, туристы делали селфи с помощью селфи-палок, что-то шуршало в кустах: наверное, землеройка. Отец Клос знал здесь каждую изгородь. Знал, где искать единственную в парке серну, где дупло совы, а где ласточек, которые едят с руки. Он жил рядом с парком уже двадцать три года. С каждой лавкой, с каждым деревом его связывали воспоминания.

Отец Клос прошел мимо витрины с президентским кадиллаком[37] озабоченного судьбами родины Пилсудского, перешел через улицу. От ходьбы он согрелся, пришлось немного отдохнуть, расстегнуть куртку на шее. За посольством Швеции он свернул влево, на улицу Флоры. Нажал кнопку домофона на двери дома на углу. Минутой позже был уже в частной клинике. Белые стены, украшенные фотографиями цветов, оранжевые диваны, улыбчивые девушки на стойке администрации с безупречным маникюром и волосами, стянутыми в пучок.

– Слава Иисусу Христу, – приветствовала его одна из девушек.

– Навеки слава. Аминь.

– Пятый кабинет, отче.

Когда два года назад отец Клос узнал, что состояние его почки ухудшилось настолько, что ему придется регулярно делать диализ, он принял известие с грустью и разочарованием. Значит, конец его поездкам в горы в лагерь Клуба католической интеллигенции, конец паломничествам, конец религиозным экскурсиям. Раз в два дня он должен был являться в клинику на улице Флоры, 5, три-четыре часа лежать, не шевелясь, пока шумный аппарат будет очищать его кровь от токсинов.

Оказалось, привыкнуть можно ко всему. Визиты в клинику стали для него предлогом для долгих прогулок по любимому парку, а сама процедура – поводом наверстать упущенное в литературе или помолиться. Вера помогала: он знал, что каждый несет свой крест.

Отец Клос лег на кушетку и расстегнул рубашку, обнажив катетер. Медсестры молниеносно подключили его к сверкающей новой аппаратуре. Ксендз поблагодарил их и благословил, после чего достал из сумки последний номер “Воскресного гостя”. Открыл содержание. “Канада: тоталитаризм во имя толерантности”, нет, не стоит, не хочется нервничать. “Прыжок тигрицы: беспрецедентная победа польского врача в Швеции в споре о «соображениях совести»”[38]. Страница тринадцать. Звучит интересно.

Ксендз перелистнул несколько страниц, начал читать. Женщина-врач из Польши… Уехала в Швецию в 2008-м… Работодатель нарушил ее право на свободу совести… “Бог – моя сила”, – говорит Катажина Яхонь… Интересно, как ей удалось добиться своего, подумал отец Клос.

Ему не дано было этого узнать. Он потерял сознание, не успев дочитать статью до конца.

Профессора, пранкеры, премьеры, пионеры, мысленно перебирала Юлита. Парикмахеры, парфюмеры, пенсионеры. “Бесполезно, – вздохнула она, рисуя цветочки в блокноте. – Я никогда не…”