Чтобы успокоиться, Иван Степанович начал вспоминать наказы. Наказов много, на каждый жизненный случай, но запомнить их нетрудно.

Не знаешь брода – погладь кота.

Не плюй в колодец, погладь кота.

На бога надейся, а сам гладь кота.

У семи нянек погладь кота!

Проговоришь про себя дюжину наказов – глядишь, и на душе легче.

Он поднялся, вскинул мешок на плечо и двинулся к расщелине.

Первый человек встретился ему вечером. Едва Иван вошел в ущелье, узкое, как куриный зоб, из-за ближайшего камня метнулась фигура – только шорох осыпающегося гравия донесся. Иван проводил фигуру внимательным взглядом.

Разный народ ходит к горе.

Солнце садилось. Ущелье, сперва раскромсанное тенями, внезапно потемнело. Пес бы с ней, с темнотой, – видел он и в темноте неплохо. Но дорога пошла резко вверх, Иван Степанович сам не заметил, как начал карабкаться вместо того, чтобы идти. Спохватился, когда началась одышка.

Делать было нечего: он свернул в сторону, отыскал подобие пещерки, а вернее – два здоровенных обломка, накрытые обвалившимся сверху третьим, и пристроился между ними.

Теперь, когда Иван засел в своем укрытии, почти слившись с камнями, ему стало ясно, что он ошибался, полагая ущелье безлюдным. Паломники шли крадучись, перетекали от стены к стене. За то время, что Иван Степанович бормотал про себя молитву, он насчитал троих и подозревал, что в действительности путников было больше. Просто они умели ходить так, чтобы случайный наблюдатель их не замечал.

И чего крадутся, недоумевал Иван. Должно быть, обиралы где-то поблизости. Но что им брать с поистрепавшихся к концу пути паломников? Неужели харчи и воду изымают, нелюди? И все это – в двух шагах от святого места!

Он крепче прижал к себе мешок.

Про святую гору рассказывали разное. Гора высока, говорили одни, а на вершине ее сидит золотой кот, и если доберешься до его передней лапы и поцелуешь червлен коготь, дарует тебе, что пожелаешь.

Чушь, сердились другие. На горе стоит чудный храм, а внутри этого храма – портрет Котэ. Котэ огромен, волосат, собой дивно хорош, а взгляд его до самой души пробирает. Картина сохранилась еще с древних времен, называется сказочно – реригвея! – и сила в ней сокрыта великая. А написано внизу: «ПОГЛАДЬ КОТА. ПОГЛАДЬ КОТА, СУКА». Суров владыка к своей пастве! Прикоснешься к картине – молись, и исполнится.

Все не так, кричали третьи. Нет наверху ни храма, ни золотого кота, ни уж тем более реригвеи. А есть пух кошачий, клочьями покрывающий гору. Пух тот надо съесть и исторгнуть из себя, и тогда будет тебе счастье. А коли проглотишь и по жадности тела не исторгнешь, заведется у тебя внутри глист-червяк и будет ругаться матерно с утра до ночи.

Удивительнее всего Ивану Степановичу казалось то, что никто из спорщиков сам на святой горе не бывал. Те же редкие паломники, которые возвращались из этих мест, о пережитом никогда не рассказывали. А если и упоминали о походе, то скупо и неохотно, без подробностей.

Что же они там видели?

Только бы не глист-червяк, думал Иван Степанович в смятении чувств. Он ведь, несомненно, хвостом щекочется и ерзает внутри противно. Все что угодно, только не глист-червяк.