Не доехали мы километров пяти до полигона, как из придорожных зарослей, осыпая с ветвей пушистый снег, выскочила дородная фигура в белом полушубке и шапке, отдаленно напоминавшей кубанку, и в прыжке ухватила мою кобылу за узду. Да так, что лошадь встала, оторопев, и вздыбилась в оглоблях, поднимая с земли за собой тяжелую тушу нападающего.

Ввиду хорошей вышколенности и послушности лошади кнута я с собой никогда не возил. За ненадобностью. Так что огреть как следует этого нахала было нечем. Да и неэффективно это: кнутом по полушубку.

Тут сзади пронзительно свистнули.

Я оглянулся. На дорогу метрах в тридцати от нас выходили еще два бородача в коротких полушубках, малахаях и с винтовками в руках.

Плотто закричал мне:

— Гони, Савва!

Куда гони, когда на лошадиной морде такой амбал висит и ею же прикрывается, подельников ждет.

Спрыгнул я с санок, вынимая на ходу револьвер, и с криком:

— Ты чего это себе позволяешь, быдло?! — шагнул вперед и, держась за оглоблю левой рукой, правой выстрелил в хорошо видные отсюда ноги залетного варнака в стоптанных валенках.

Попал. Не зря столько патронов сжег на тренировках.

Противник ойкнул и упал и уже с земли громко заорал.

За спиной раздались хлипкие хлопки карманного бульдога офицера. Это не мой револьвер, который басовито грохочет. У Плотто оказался короткоствольный пятизарядный револьверчик калибра шесть с половиной миллиметров, который производили в городе для гражданского рынка из бракованных винтовочных стволов. Единственное достоинство этого стрелядла — в кармане можно носить, не выпирает.

Успокоившись за свою спину, вскочил я на оглоблю и наконец-то увидел, как разбойник — а кому еще могла принадлежать такая бородатая мерзкая рожа? — упасть упал, но узды лошадиной не выпустил и тянет голову Ласки к земле. Упертый гад оказался.

Пришлось стрелять еще раз. Прямо в его оскаленную рожу, скулящую на тонкой ноте.

Потом запрыгнул я на спину лошади и, полулежа на ней, ударил каблуками бурок по крупу, закричав:

— Ну, милая, вывози, Ласка. Гони! Выручай!