— Пацаны, вы чего? — подал голос окончательно пришедший в себя Лексеич. — Слышь, Варченко, ты зачем меня ударил? На хера меня вообще связали?!

— Владимир Алексеевич, есть у меня подозрение, что вы с этими грабителями заодно, — нарочито нежно проворковал я. — И что это именно в вашу светлую головку пришла идея поиметь зажравшихся, каковыми вы нас считаете, артистов.

— Ты чё несёшь, придурок? — скривился Лексеич. — Ну-ка развяжите меня, я этому однорукому щас уши пообдираю!

До этого я никогда не совал другому человеку пальцы в ноздри. В кино такое видел не раз, но вот чтобы сам… Даже выпади случай — побрезговал бы. А вот сейчас не побрезговал, засунул, и потянул верх, отчего Лексеич дёрнулся тоже было вверх, но привстать помешали провода.

— А-а, сука, больно же! — простонал он.

— Конечно, больно, а потому, дабы не сильно вас калечить, предлагаю рассказать на магнитофон, как вы задумали и разработали эту операцию. А заодно озвучить имена подельников. Готовы?

— Сука, я тебя в рот…

— Сань, будь добр, зафиксируй его голову.

Давление большими пальцами рук на глазные яблоки тоже действенный способ, про это я где-то в интернете читал. Правда, сейчас приходится применять один палец ввиду травмированности второй руки.

— А-а-а!

Вот орёт, как оглашённый! Эдак, чего доброго, и в Орешках услышат. Орёт, но сознаваться не собирается. А Валька всё же не выдерживает, вылетает пулей из салона, только Юрка и Казаков ещё держатся, но и у них на лицах шок.

Ладно, оставим глаз в покое, попробуем ещё один вариант. Если и он не подействует, то придётся применять более изощрённые способы типа спиливания зубов напильником, благо что вон в железном ящике с инструментом я его усмотрел.

— Владимир Алексеевич, вы же неглупый вроде человек, должны понимать, что в милиции вас всё равно расколят, — говорю я, заталкивая в рот жертве здоровенный кляп из грязной, промасленной тряпки. — Если согласны говорить — мигните два раз.

Зажимаю нос пальцами, прекращая доступ воздуха в лёгкие, пусть теперь попробует ушами подышать, если получится. По-моему, ни у кого в мире подобный трюк ещё не прошёл.

Лексеич, попытавшийся было мотнуть головой и освободить нос, дважды мигнул где-то полминуты спустя.

— Ну вот и ладненько, — говорю я, щёлкая клавишей записи на диктофоне. — А теперь рассказывайте всё по порядку. И постарайтесь ничего не упустить, помните, что чистосердечное признание может серьёзно облегчить вашу участь.

На то, чтобы излить душу на аудиокассету, Лексеичу понадобилось минут десять. За это время в салон вернулись нагулявшиеся Гольдберг с Леной и отдышавшийся Валька. Когда компакт-кассета оказалась в кармане моей куртки, встал вопрос, что делать дальше. Семён Романович неожиданно вспомнил, что деньги, которые мы заработали в Саратове, не совсем, скажем так, официально проведены. И как нам придётся объяснять следственным органам наши мегакрутые по нынешним временам заработки — он пока не представлял. Как бы на ещё большие неприятности не напороться.

— М-да, закавыка, — пробормотал я, механически поглаживая лежавшую в кармане компакт-кассету.

В этот момент мои пальцы наткнулись на кусочек картона. Я достал визитку Бари Алибасова и в моей голове что-то щёлкнуло.

— Семён Романович, можно попробовать один вариант. Если и он не прокатит — тогда и впрямь мы окажемся в тупике.