Контактов Капицы и Иоффе с американцами не было допущено, но 22 декабря, на обеде в честь американской делегации в Кремле, произошел знаковый разговор, известный мне как одному из очевидцев, участвовавших в оформлении в подробностях его записи. Молотов, комментируя замечания Бирнса и Конанта о возможном графике передачи СССР данных об американской атомной бомбе, пошутил: «Уж не хотите ли Вы извлечь нам для ознакомления привезенные в Москву чертежи атомной бомбы из жилетного кармана».
Сталин резко оборвал Молотова. Я даже поразился его грубости по отношению к своему соратнику в присутствии американцев. Навсегда запомнил его слова: «Атомная энергия и бомба – достояние всего человечества, это не предмет для шуток. Я поднимаю тост за великих американских физиков, совершивших это выдающееся открытие».
Хочу ответить тем, кто продолжает утверждать, якобы с моих слов, что Оппенгеймер и другие ученые были завербованными «агентами советской разведки». Ничего подобного! Они были нашими «источниками», связанными с проверенной агентурой, доверенными лицами и оперативными работниками.
Об Оппергеймере могу добавить следующее. Он как член Компартии США с 1937 по 1942 год уплатил взносы в сумме 1800 долларов. Проходил по негласному штату компартии. Состоял в партячейке, в которую входил Дэвид Хоккинз и китайский физик Ху Шенцьен, один из создателей китайского атомного оружия, в свое время высланный из США по подозрению в шпионаже. Оппенгеймер прекратил платить партвзносы в апреле 1942 года. Не подписывал обязательств по секретности до ноября 1942 года. Первоначально он контактировал с военной разведкой, связанной с Коминтерном в Калифорнии и получил псевдоним «Честер», поскольку проживал в Пасадене на Саут Честер авеню. Оппенгеймер находился в тесных отношениях Эдвардом Кондоном – одним из первых координаторов Манхэттенского проекта, который неоднократно встречался с Сильвермастером – членом агентурного аппарата НКВД. ФБР поставило вопрос о ненадежности Оппенгеймера в марте 1947 года. Кондон лично купил в феврале 1947 года 270 книг и публикаций по атомной энергии для отправки в СССР.
Американцы по линии ФБР использовали контакты Кондона для передачи нам в 1945–1946 годах дезинформации по атомной энергии через своего агента Дмитрия Виноградова, передававшего данные Шевченко, который как Андрей Иванович Раина возглавил в 1947 году НТР Комитета информации после увольнения Василевского. Личные врачи Оппенгеймера Бернард и Ханна Петере были связаны с нелегальным аппаратом Компартии Германии.
НКВД решительно возражало против того, что ближайшие друзья семьи Оппенгеймера Бенджамин и Зельма Миллер из Чикагского университета поддерживали связь с нелегалом ГРУ Артуром Адамсом.
Я еще раз утверждаю, что Оппенгеймер был источник, сознательно информировавший нас, но с 1943 года передоверивший все контакты своим друзьям по партячейке.
Прием Сталиным и Молотовым американской делегации окончательно убедил нас, что после наших контактов в ноябре 1945 года с Н. Бором американцы хотят использовать авторитет А. Эйнштейна и Р. Оппенгеймера для установления контактов с нашими физиками, чтобы определить наш уровень работ по атомной бомбе. Поэтому я вместе с руководителем Спецуправления правительства СССР по атомной бомбе Б. Ванниковым подписал тогда же заключение о нецелесообразности участия советских специалистов в совместной книге с американцами по проблеме урана.
Именно в грозном 1941 году наши талантливые оперативные работники Г. Овакимян, А. Горский, С. Семенов, Г. Хейфец заложили основы работы с прогрессивными кругами научной интеллигенции на Западе – сделать это было весьма непросто. Надо было обладать высокой культурой поведения, большим оперативным опытом, свободно владеть несколькими иностранными языками, беречь свои связи, не подставлять друзей, доверявших тебе важную информацию, под удар. Эти люди, как магнит, притягивали к себе выдающихся представителей научной мысли стран Запада. Например, один из близких Оппенгеймеру ученых Кейман был крупным специалистом в области химии, соавтором открытия углерода-14, разработал пионерный метод получения облегченного железа в циклотроне.
Кейман не как агент, а как член Американо-советского научного общества, Объединенного комитета помощи беженцам-антифашистам, Американской лиги борьбы с фашизмом, Общества помощи России в войне проинформировал Хейфеца об участии Нильса Бора в атомном проекте и запуске в эксплуатацию первых ядерных реакторов. Американская контрразведка, следя за коммунистами, зафиксировала его встречи с Хейфецем. Однако здесь прежде всего следует сказать о том, что именно Григорий Хейфец – один из ближайших друзей знаменитого писателя Леона Фейхтвангера, был человеком такого масштаба и эрудиции, который мог свободно разговаривать с крупными учеными. До работы по линии научно-технической разведки он в 1929–1930 годах работал в качестве ответственного редактора журнала «Изобретатель». Интересно, что в самом начале своей трудовой деятельности, после участия в Гражданской войне Г. Хейфец в 1921–1922 годах был секретарем жены Ленина Н. Крупской. Его дядя был одним из основателей Компартии США, когда работал в Коминтерне. Находясь на нелегальном положении в Германии, Хейфец окончил Политехнический институт в Йене и получил диплом инженера. Хейфец как еврей рисковал в Германии головой, но темный цвет его кожи позволил использовать фальшивые документы студента-беженца из Индии, обучающегося в Германии.
Хейфец вращался в различных кругах Сан-Франциско, пользовался большим уважением коммунистов и левых (они называли его «мистер Браун»). Опекаемый им светский салон госпожи Брамсон часто посещали нелегально состоявшие в Компартии США Роберт Оппенгеймер и его брат Фрэнк. Хейфец рассказывал мне, что дважды встречался с Оппенгеймером и его женой на коктейле. К тому времени до Хейфеца уже доходили слухи о начале работ над сверхбомбой, но Москва все еще сомневалась в важности и неотложности атомной проблемы.
Тогда же Хейфец сообщил, что Оппенгеймер упомянул о секретном письме Альберта Эйнштейна президенту Рузвельту в 1939 году, в котором обращал его внимание на необходимость исследований для создания нового оружия в связи с угрозой фашизма.
Оппенгеймер был разочарован тем, что со стороны властей быстрой реакции на письмо Эйнштейна не последовало и что работы разворачиваются медленно.
Опытный профессионал, Хейфец прекрасно знал, как расположить к себе Оппенгеймера. Не могло быть и речи о том, чтобы предложить ему деньги, прибегнуть к угрозам или шантажу с использованием компрометирующих материалов. Благодаря личному обаянию он установил доверительные отношения с Оппенгеймером через его брата Фрэнка, обсуждая сложную ситуацию в связи с нападением японцев на Пёрл-Харбор и нависшую над миром угрозу фашизма.
Сегодня, к сожалению, ряд историков внешней разведки пренебрежительно относятся к памяти этого человека. Оперируют подтасованными, сфальсифицированными материалами о якобы его нерезультативной работе за границей. Это утверждение протащено в закрытый учебник по истории внешней разведки, с которым меня познакомили в 1991 году и который перебежчик из СВР О. Васильев переправил в США в 1994 году. Мои возражения по оценке работы Хейфеца игнорируются до сих пор. Против Хейфеца настроены, по-моему, по причине того, что он стал жертвой политических репрессий и чисток. К нему всегда были недружелюбно настроены люди в аппарате, которые уступали ему по знанию языка, общей эрудиции, сами не занимавшиеся непосредственной работой по вербовке агентуры и установлению доверительных связей.
Я не случайно привел пример Кеймана. Хейфец сохранил этого человека: американская контрразведка не смогла засудить его. Кейман продолжал работать в науке, правда, ему препятствовали в выездах за границу, но присудили в 1994 году престижнейшую в США научную премию имени Энрико Ферми.
Документы КГБ, представленные в ЦК КПСС по делу реабилитации на уволенного из внешней разведки в 1938 году, восстановленного в НКВД в 1941 году и осужденного в 1952 году по делу Еврейского антифашистского комитета и о «сионистском заговоре в МГБ» Г. Хейфеца, говорят о больших заслугах этого человека и вопиющей несправедливости к нему. За успешную и результативную работу за границей в 1944–1945 годах Г. Хейфец был награжден по представлению внешней разведки боевым орденом Красной Звезды и медалью «За боевые заслуги». Боевые ордена работникам разведки в США, Англии в годы войны давали редко.
1 декабря 1944 года начальник внешней разведки П. Фитин утвердил следующую аттестацию Г. Хейфеца: «Имеет большой опыт разведывательной работы, особенно в нелегальных условиях. Имеет достаточно высокий общекультурный уровень. Успешно работал в кругах научно-технической и творческой интеллигенции за рубежом. Работает над повышением своей чекистской квалификации. В быту скромен, знает английский и немецкий языки, слабее владеет французским и итальянским».
В 1945 году подполковник госбезопасности Г. Хейфец стал заместителем начальника отделения внешней разведки. С мая 1946 года назначен начальником американского отделения отдела «С» МГБ СССР по работе с материалами по атомной бомбе.
6 марта 1947 года при переаттестации и чистке Центрального аппарата органов госбезопасности Управление кадров МГБ дало по Г. Хейфецу следующее заключение в партийные органы: «Учитывая, что Хейфец Г. М. по работе в органах характеризуется положительно и имеет большой опыт закордонной работы, полагали бы подполковника Хейфец Г М. на работе в МГБ оставить». Однако 15 апреля 1947 года, когда начал формироваться новый орган внешней разведки – Комитет информации, – министр госбезопасности В. Абакумов наложил на этом документе исчерпывающую и краткую резолюцию: «Уволить».