Гора Духов в Малайских джунглях имеет среди туземцев дурную славу, — на ней водятся «духи», и человек, попавший туда, будет непременно разорван тигром или другим зверем. Для меня было интересно только то, что на ней кишмя кишат дикие звери, и я решил попытать счастья в их ловле. Я двинулся в путь из малайского селения, расположенного на берегу реки Тренггану. Со мной вместе отправились: старшина этого селения Ван Мат, десять туземцев из этого же селения, три моих матроса и бывший при мне бой-китаец. Мы прокладывали себе дорогу через девственные джунгли. Каждый из нас нес по тридцать фунтов клади, состоявшей из риса и сушеной рыбы.

Мы шли в продолжение трех часов; вдруг лес внезапно расступился, и мы вышли к опушке поляны, покрытой песком, шириной около ста двадцати пяти метров. Я уже занес было ногу, чтобы ступить на песок, как вдруг Ван Мат схватил меня за руку и воскликнул:

— Осторожно, туан! Здесь духи! Это — ползучие пески!

Этим предостережением он спас меня и моих спутников от верной гибели. Мне часто кажется, что жители лесов обладают инстинктом самосохранения в неменьшей степени, чем дикие звери. Я никогда не слыхал, чтобы какой-нибудь дикий зверь был затянут ползучими песками.

Мы шли гуськом, — впереди шли десять туземцев. Вдруг люди шедшие впереди, стали громко браниться; они наткнулись на заостренные концы бамбуковых палок, которые сакайцы, жители джунглей, втыкают в землю, чтобы преградить путь своим босоногим врагам. К их крикам и проклятиям внезапно присоединился грохот барабанов, и вдруг с деревьев на нас посыпались стрелы. Ван Мат закричал:

— Не стреляйте, это я — Ван Мат!

Он стоял неподвижно и вызывал главу сакайцев. Он приветствовал их и об"яснил, что я — белый раджа; при этом он не переминул упомянуть, что я нахожусь под покровительством султана, и тогда уже они стали нас приветствовать. Ван Мат убедил сакайцев в том, что они должны мне помогать во всем, чего бы я от них не потребовал, иначе султан обратит на них свой гнев. Не будь со мной Ван Мата, сакайцы расстреляли бы нас из своих самопалов. Самопал — преопасное оружие, так как из него стреляют отравленными стрелами, сделанными из среднего ребра пальмового листа. Я возблагодарил судьбу за то, что она послала мне Ван Мата с его заступничеством, но у меня оставалось неприятное сознание, что наши хозяева оказывали нам гостеприимство, лишь будучи к тому вынужденными.

Когда мы подошли к селению сакайцев, женщины и дети метнулись прочь от нас, словно крысы; но сделали они это не из скромности, — они попросту испугались меня, так как никогда раньше не видали белых людей. Хотя они все до единой мгновенно скрылись и больше не показывались, я чувствовал, что они глядят сквозь листву и из-за стволов деревьев.

Единственной связью с внешним миром для этих туземцев служит старшина соседнего селения, которому они сдают сырой каучук для обмена на рис и сушеную рыбу; старшина, по их уполномочию, производит эти торговые операции. Каучук они продают в виде шаров; когда сырой каучук кладут в горячую воду, он делается мягким, как патока, и туземцы скатывают его в шары, на которые наращивается затем слой за слоем. Так как каучук продается на вес, то туземцы иногда, пока масса еще не затвердеет, опускают туда маленькие камешки; но на эту удочку можно поймать туземного купца, китаец на нее не попадается; у китайца всегда имеется при себе длинный, острый, как бритва, нож, которым он разрубает шар на четыре части, благодаря чему все камешки тотчас же обнаруживаются.

Полагают, что сакайцы являются коренными жителями этой страны; они темнее малайцев, волосы у них вьющиеся. Это — беспокойное кочевое племя; на одном месте они не остаются дольше нескольких недель и передвигаются дальше, чтобы строить свои площадки-жилища в новом месте джунглей. Лестницами для них служат бамбуковые стволы, на которых делаются зарубки; мужчины, женщины и дети, без различия, взбираются по ним быстро, как обезьяны. Единственной одеждой у мужчин служит повязка вокруг бедер из грубейшей ткани, а у женщин — звериная шкура или кусок материи, спускающийся вниз от талии.

Люди эти находятся всецело во власти суеверий; однажды я попробовал дать одному сакайцу свое туалетное зеркальце; он посмотрелся в зеркальце, сделал такой жест рукой, как-будто хотел поймать что-то, находящееся за стеклом, и вдруг, вытаращив глаза, закричал, что было мочи:

— Это — дух!

По верованию сакайцев, душа умершего посещает место, где погребено тело. Когда кто-нибудь умирает, все селенье в ужасе собирает свои пожитки и бежит искать себе пристанище в других местах.

Мы приступили к разбивке лагеря. Я выбрал для этого четыре молодых дерева, расположенных на таком расстоянии друг от друга, чтобы удобно было устроить между ними площадку. Нам пришлось вырубить все окружающие деревья, чтобы они в случае бури не повредили нашей легкой постройке; затем, на расстоянии около двадцати футов от земли, мы устроили площадку из ветвей, а над нею прикрепили крышу из бамбука, принесенную нами с собой в скатанном виде. Когда были постланы наши тикары, — цыновки, на которых мы спали, — и укреплены сетки от москитов, наши приготовления к ночлегу могли считаться законченными.

За всю свою многоопытную жизнь в джунглях я никогда не встречал такой проклятой москитной дыры, какой оказалась эта местность; человеческая речь здесь заглушалась постоянным хлопаньем, шлепаньем и бранью людей, мучимых москитами. Я спасся под прикрытие сетки, но уже за те несколько секунд, в течение которых я был вынужден держать ее приподнятой для того, чтобы взять предложенный мне ужин, целый рой москитов устремился под нее. К счастью, я не упустил из виду позаботиться, чтобы у моих матросов и у боя были сетки; но, что касается Ван Мата и его людей, то они жестоко страдали от этих маленьких мучителей.

В реке под нами лежали распростертые крокодилы; они держали свои пасти разинутыми до тех пор, пока влажные, липкие, как бумага для мух, языки не оказывалось сплошь залепленными москитами и другими ночными насекомыми; тогда — хлоп, — и все это мигом проглатывалось, и снова разверзался живой капкан, и опять в бессонной, бесконечной ночи раздавался лязгающий звук смыкавшихся крокодиловых челюстей. Эти звуки смешивались со звуками шлепков, которыми неутомимо награждали себя туземцы, чтобы не быть заживо с"еденными москитами.

Крокодилы держали свои пасти разинутыми, и москиты постепенно залепляли их влажные, липкие языки, точно бумагу для мух; тогда — хлоп, — лязгали смыкающиеся челюсти, и, проглотив добычу, крокодил снова расставлял «капкан»… и снова в бессонной бесконечной ночи слышался лязг челюстей.

Я знал, что только страх перед мраком джунглей удерживает туземцев от бегства. На утро вид у них был самый жалкий. Удивительно, что сакайцы живут в этой местности по своему выбору и не заботятся даже о том, чтобы иметь что-либо, похожее на защитные сетки; единственно, чем я могу это об"яснить, так это тем, что кожа этих дикарей непроницаема для жала москита.