И-Хунь — истребитель насекомых.

— И-Хунь! — Как только я произношу это имя, мой слуга-негр появляется мгновенно, точно вырастая из-под земли. В своих огромных руках он держит неизменную пыльную тряпку, а его большие глаза выражают испуг и преданность.

Я пытаюсь подыскать нужные слова, помогая себе жестами, но И-Хунь даже не старается понять меня. Насторожившись, с нахмуренными бровями, он внимательно осматривает стены, потолок, трещины пола… Наконец, стараясь ступать как можно легче, задерживая дыхание, он бросается к стене, хлопает пыльной тряпкой и, раздавив огромного таракана, с торжествующим видом преподносит мне свою жертву.

И так каждый раз, как я его позову! Дело в том, что в день приезда я указал ему на мохнатого паука величиною с ладонь, которого я не мог сам достать. Паука этого он с необычайной ловкостью загнал в мою постель, но с тех пор он уверен, что его существенная обязанность — истреблять насекомых и что я ни за чем другим не могу его позвать. Если я принимаюсь трясти головой, махать рукой и всячески стараюсь дать ему понять, что он ошибается, он несколько мгновений смотрит на меня, растерянно разинув рот, потом начинает искать новое насекомое, более крупное. А так как их сколько угодно в этих бревенчатых постройках, то лицо его скоро проясняется при виде новой жертвы.

Часы моисов.

Когда бесхитростный И-Хунь поступил в услужение к резиденту, стенные часы пугали его, а теперь он безбоязненно стирает с них пыль и даже решился бы сам завести их, если бы наша недоверчивость и отсутствие часового мастера не заставляли его быть настороже.

Что касается меня, то я охотно обошелся бы без наших часов и жил бы по часам моисов. У них такие красивые названия:

— И-Хунь! Который час? — спрашивает резидент.

И-Хунь в это время накрывает на стол и, не глядя на циферблат, отвечает:

— Нанг храс данг.

Это значит — вертикальное солнце, полдень.

Вот и другие названия: «Первое пение петуха», «Начало дня», «Солнце над деревьями», «Солнце на высоте стропил». Есть и еще более картинные: «Солнце по направлению бутылки». Так и рисуется караванщик, который тянет воду из тыквенной бутылки, запрокинув голову. В десять часов утра солнце приходится как раз на прямой линии, проходящей через горлышко бутылки Про заходящее солнце говорят, что оно «золотит спину козули». «Час, когда дети засыпают» — девять часов вечера. Разве это не лучше наших часов, даже с боем?

Поющая машина.

Когда в большой зале резиденции завели в первый раз граммофон, то все моисы, находившиеся там, в первую минуту были ошеломлены. Громко крича и жестикулируя по привычке, они спрашивали друг друга, откуда эта музыка и голоса. Резидент позволил, и они с любопытством подошли к странному ящику, приподняли длинную скатерть с бахромой и посмотрели под стол, заглянули в соседнюю комнату. Самый хитрый из них сбегал даже тайком в подвал — посмотреть, не спрятан ли там кто-нибудь. Но когда они, наконец, убедились, что тут не было обмана и что пела, действительно, машина, они перестали удивляться и самым спокойным образом стали слушать, усевшись на корточки вокруг граммофона и стараясь плевать бетель только в щелки пола, как полагается каждому благовоспитанному дикарю.

— Ианг… Дух… — говорили наиболее наивные.

— Еще одна выдумка белых, — спокойно об"яснили самые развитые.

Мы могли бы притянуть на веревке луну с неба, и они не удивились бы: они убеждены, что белые все могут.

Кино в джунглях.

Я находился в Банметхуоте, когда резидент впервые открыл кино для туземцев-моисов. Несколько сот туземцев и туземок было собрано в огромном сарае.

Когда свет был внезапно потушен, моисы принялись выть. Им об"яснили заранее что представление будет происходить не на сцене, как обычно, а на большой белой простыне, на противоположном конце залы, но они, очевидно, не верили, потому что в темноте можно было различить их вытаращенные глаза и полуоткрытые рты, обращенные в нашу сторону.