И какая досада: когда до залпа осталась какая-то минута, в окуляре перископа появился один из сторожевых кораблей. Он идет между нами и транспортом, закрывая его своим корпусом. Меня бросило в жар. Если он заслонит цель, то атака сорвется, лодка не успеет повторно выйти на необходимый курсовой угол. Что делать? А если самим повернуть на транспорт, чтобы он раньше оказался на залповом пеленге... Тогда торпеды успеют проскочить перед носом сторожевика. Командую рулевым. Последний раз на мгновение поднимаю перископ. Вот они, решающие секунды!
Залп! След торпед потянулся точно к цели. Очень близкий оглушительный взрыв, затем второй. Прежде чем лодка уходит на глубину, успеваю увидеть, как тонет вражеское судно.
Лодку при взрыве так тряхнуло, что рубка показалась на поверхности. В отсеках погас свет, посыпалась с подволоки пробка. Инженер-механик мгновенно заполнил цистерну быстрого погружения, и лодка стремительно опустилась, но тут же ударилась носом о скалистый грунт. Глубиномер показывает двадцать семь метров, а по карте здесь значится семьдесят пять. Решать эту загадку нет времени. Нужно срочно разворачиваться влево и уходить мористее.
Вражеские корабли, конечно, заметили лодку, когда вынырнула ее рубка. Они уже проносятся над нами. Справа, слева, спереди гремят взрывы.
А лодка тяжелая, плохо слушается рулей. После удара о скалу стал нарастать дифферент на нос. Ильин прилагает все усилия, чтобы выровнять лодку.
Взрывы все чаще и ближе. На смену отбомбившимся кораблям спешат новые.
Внезапно наступает тишина. Мы увеличиваем ход, уже намереваемся подвсплыть под перископ, чтобы осмотреть горизонт, когда гидроакустик докладывает о приближении с левого борта двух сторожевиков. Быстро уходим на глубину. Но, судя по всему, один из кораблей запеленговал нас. Вот уже его винты буровят воду над нами. Тревожно смотрим на подволоку, ожидая взрывов глубинок, но их почему-то нет.
Сторожевики преследуют нас. По-видимому, они установили прочный акустический контакт с лодкой. Мы маневрируем ходами, отворачиваем то в одну, то в другую сторону, но оторваться от них не можем. Следуют за нами в пяти — семи кабельтовых, повторяют все наши эволюции и — не атакуют. Что они затеяли? Неизвестность страшнее любой бомбежки. Вижу, как переживают товарищи. Приглашаю в центральный пост нового комиссара лодки Михаила Цейшера и прошу его обойти отсеки, объяснить людям обстановку, подбодрить их. А у самого в голове одна мысль: что же там, наверху, задумал враг?
— Не знаю, как кому, а мне уже надоела эта волынка! — бормочет Ильин.
И тут обращает внимание на трюмного Алексея Гусева. Тот стоит у станции погружения и всплытия бледный как полотно.
— Ну ничего, пройдет! — уже другим тоном говорит инженер. — Скоро стемнеет, всплывем, глотнем свежего воздуха, и все будет хорошо.
Гусев слабо улыбнулся:
— Тяжело дышать, товарищ лейтенант.
Штурман оторвался от карты:
— Через тридцать минут выйдем из шхерного района. — И добавляет с надеждой: — Там, на просторе, легче будет запутать следы.
И тут над нашими головами ухнули взрывы, мощные, раскатистые.
— Уходить на глубину шестьдесят метров! — успеваю крикнуть.
Новый, еще более страшный взрыв сотрясает корпус лодки. Меня отбрасывает к штурманскому столику. У моих ног лежит Калинин. Ильин больно ударился о перископ. Гусев тоже падает, но тут же, гибкий и ловкий, вскакивает и хватается за маховики клапанов.
— Два сторожевых корабля следуют за нами, не изменяя скорости,— доложил гидроакустик.— Дистанция прежняя. Других шумов не слышно.
Что ж, обстановка, кажется, начинает проясняться. Сторожевики навели на нас авиацию. Но почему они так точно знают наше место? По-видимому, за нами остается какой-то след: либо повреждена междубортная топливная цистерна и соляр вытекает, либо магистраль сжатого воздуха дает утечку («травит», как говорят моряки). Ильин проверяет показания манометров. Действительно, в одном из трубопроводов происходит утечка воздуха. Немедленно перекрыли общий клапан всей подгруппы баллонов.