– Эрик, ложись спать! – раздраженно сказал отец. – Я сейчас уберу все гвозди, но вы оба будете наказаны на всю неделю!
– Но папа! – вскочил с постели брат. – Я ни в чем не виноват! Это все эта… – он указал на меня пальцем той руки, в которую я его ударила. Ему стало очень больно, и он отвернулся от всех, укрывшись с головой одеялом.
– Пойдем, – мама взяла меня на руки, хотя я уже и не была малышкой. Мне было безумно приятно. Она редко была со мной ласкова, и я не виню ее в том. Нельзя заставить человека быть таким, каким он не является.
– Мамочка, – прошептала я ей на ухо, – прости меня. Я правда не хотела. Это все было во сне. Честно, поверь мне!
– Я верю, верю, – мама прослезилась, потому что не верила мне. Взрослые – такие странные люди: детям они верят редко, причисляя тех к категории не столько лгунов, сколько выдумщиков, но почему-то охотно верят другим взрослым лгунам и выдумщикам из экранов своих телевизоров, чьи слова звучат не более реалистично, чем рассказ ребенка о том, что он видел во сне.
Утром все увидели на припухшей руке Эрика огромный синяк.
Шли годы. Я менялась, менялись и мои сны. В тринадцать лет я влюбилась в одноклассника: он выглядел старше остальных и был именно тем симпатягой, которого все девчонки обсуждали в туалете на переменах. Конечно же он не обращал на меня никакого внимания. Понимая, что большая половина его ровесниц «сохнут» по нему, он позволял себе флиртовать абсолютно с любой девчонкой. Но не со мной. Поэтому вел он себя престранно, после того, как мне приснился сон, в котором он поцеловал меня. Тогда еще я не знала: видел ли он сон с моим участием, снилось ли ему тоже самое, что и мне, или он решил, что ему привиделось, как я ночью пришла в его комнату, чтобы поцеловать, но в моем присутствии краска с его лица еще долго не сходила, он стыдливо прятал глаза и избегал общения со мной. Впрочем, последнее он делал и до этого сна.
Как любой подросток, я однажды посмотрела свой первый фильм ужасов. Первый и последний. Уже тогда я осознавала, как может повлиять на мое подсознание увиденная картина, но мне безумно хотелось посмотреть тот фильм. Мне очень повезло, что от кошмарного сна я проснулась посреди ночи в холодном поту до того, как досмотрела его до конца. Хотя откуда нам знать, где у сна конец? И, кто знает, быть может, досмотрев его, я и не проснулась бы… С тех пор фильмы ужасов я не смотрела, но пыталась учиться хоть немного контролировать сны, чтобы успеть вовремя проснуться в случае опасности. Уже зная мои особенности, хотя и подшучивая над ними, не воспринимая всерьез, Эрик как-то сказал, что мне ни в коем случае нельзя смотреть фильм «Кошмар на улице Вязов». Прочитав аннотацию к фильму, я поняла, почему.
Каждый человек хотя бы раз в своей жизни, засыпая, просыпался от того, что у него резко дернулась нога или рука, когда во сне ему привиделось, что он вот-вот упадет. Тут мне повезло меньше. У меня не дергается нога во сне – я падаю во сне. Вот только ушибы от падений в итоге нахожу вполне реальные. До завершения школы у меня дважды случался вывих плечевого сустава, были легкое сотрясение мозга, десятки синяков и один выбитый зуб, к счастью, еще молочный. «Упала с кровати», – так объясняли родители эти случаи в больнице. По этой причине в детской комнате не было двухъярусной кровати.
Иногда моя семья замечала странности, что происходили в доме, но по моей просьбе вопрос моих реальных снов больше не обсуждался. Уже никто не удивлялся, заметив утром перестановку или новые вещи, которые никто не покупал. Против этого никто не возражал.
Я хорошо училась в школе. У меня были свои хитрости. Заметив, что чаще всего сниться может то, что обсуждалось непосредственно перед сном, я читала вечером изучаемый материал, затем мое «второе я» вспоминало о нем ночью, когда тело спало. На утро я заданную тему знала так, словно сама написала прочитанные книги. В свободное время я одну за другой читала работы известных психологов и психиатров, интересовалась неврологией – совсем не тем, чем увлекались девушки моего возраста. У меня была одна цель – найти определение того, что со мной происходит. Я ни дня не сомневалась в выборе профессии, давно решив, что буду учиться на психолога. Но чем больше я познавала науку, тем больше я убеждалась в том, что мой дар и он же – мое проклятие – в медицине доныне незнакомое явление.
Почти смирившись, я стала учиться контролировать свои сны. Нет, я не могла предвидеть начальную точку своего появлении в «измерении М» – так я стала называть их, сократив свое имя до первой буквы. Также я не могла повлиять на предметы и людей, которые меня там окружали, но со временем мне стало удаваться контролировать ту себя: свои действия, поступки и передвижения. Люди воспринимают сон, как фильм, который наш мозг смотрит в то время, когда тело отдыхает. Я же стремилась стать не только актером в этом фильме, но сценаристом, режиссером и, по возможности, декоратором. И иногда у меня это выходило.
Когда я училась в университете, других студентов я сторонилась не меньше, чем избегала детей в школе. Я боялась входить в чью-то жизнь, чтобы потом никого не шокировать проделками своего внутреннего полтергейста. У меня была всего одна подруга, Люси. Она всегда была милой и скромной настолько, что боялась сказать абсолютно любому парню простое «привет» – она тут же краснела. Может именно поэтому я дружила лишь с ней: мы были словно две затворницы, отвергнутые этим миром. Хотя правильнее будет выразиться, что это мы отвергли этот мир.
Разница между мной и Люси была в том, что окружающие сами сторонились ее, я же избегала их вполне добровольно. Это уже была не школа. Я не отличалась особой скромностью и всегда говорила то, что думала. Я не была уверена, что из Люси получится хороший психолог, но к окончанию учебы она стала на себе применять полученные ею знания и навыки, а сейчас уже имеет свой кабинет и немало довольных клиентов.
Но даже Люси я не рассказывала о том, что происходящее в моих снах можно отследить в нашей реальной жизни. Лишь намекая на возможное существование такой способности, я много беседовала со старым профессором, проработавшим на кафедре более сорока лет. Многие считали его чокнутым из-за полноценной отдачи своей профессии, и поэтому я обратилась именно к нему. Он уверял меня, что все это лишь миф, сказка о сверхъестественном, пища для ума писателей-фантастов. Я пыталась донести до него, что с подобной проблемой столкнулась одна моя знакомая, но, видя его скептицизм, не стала его переубеждать.
Однажды я доверила ему провести со мной сеанс гипноза, который был отснят на видеокамеру, якобы ради научного интереса с моей стороны. Увы, это мне ничего не дало. Под гипнозом я не попала в свое «измерение М», а всего лишь покорно отвечала на все вопросы, какие он мне задавал. Результатов не было, но я и не знала, что именно тогда хотела узнать или увидеть. Я все также засыпала лишь с одной мыслью: хоть бы мой очередной сон не был кошмаром.
Один раз произошло нечто весьма для меня интересное, это было началом эволюции моих сновидений. Я приехала на выходные в гости к родителям, и мы с мамой до поздней ночи просидели на кухне. Должно быть, она сильно по мне соскучилась, потому что раньше мы так не делали. Мы пили чай и обсуждали их с отцом планы на проведение летнего отпуска. Мама говорила, что хотела бы отправиться в плавание на яхте – она всю жизнь об этом мечтала. Когда мы легли спать, мне приснилась именно яхта. На ее палубе были мы с мамой.
– Вот видишь, – сказала я ей, – вот и яхта!
– Да, – ответила мама, – как я и хотела.
– Жаль, что это лишь сон… мой сон. Утром запах океана из нас буду помнить лишь я.