Когда купили дом, начали копить деньги, чтобы отдать долги. Потом родился сын – «Надо потерпеть…». Потом началась пандемия – «Надо переждать…». Потом родилась дочь…

Помните шутку про полгода, которые «часто тут пролетают»? У нас так пролетели десять лет, за которые мы на море были один раз – в медовый месяц после свадьбы. Все остальные годы мы что-то решительно преодолевали, героически терпели и ждали, когда станет легче.

Да вот только «легче» не становилось: едва вроде вышли на плато – а нет, снова американские горки. Пристегните ремни, приготовьте бумажные пакетики.

Я смотрела на своего зеленого от усталости мужа, смотрела на такую же себя и думала: ну класс, именно так я взрослую жизнь и представляла.

«Настоящая» же жизнь маячит где-то на горизонте: на первый взгляд вроде и недалеко, но вообще до нее еще лет двадцать, пока дети не вырастут и не будет выплачена ипотека.

«Настоящую» жизнь часто знаменует некое событие, добравшись до которого, мы наконец-то разрешим себе радоваться и отдыхать. А пока этот благословенный момент не настал, будем довольствоваться малым: не покупать себе красивых вещей, пока не похудеем, пользоваться красивой посудой только когда гости и в салон ходить на укладку исключительно перед большим торжеством.

При этом покупка желанной вещи или услуги это не вопрос денег, а ситуация из разряда «эта вещь слишком хороша для той жизни, которая у меня сейчас». Или даже слишком хороша «для меня сегодняшней». Другими словами, у нас есть возможность себя радовать, но мы ею не пользуемся. Оправдываемся при этом тем, что хрустальные туфельки, они для бала, а нам еще котлы нужно вычистить, золу из камина вымести и разобрать рассыпанные кру́пы из мешков, которые мыши прогрызли.

Похожим образом мы ставим жизнь на паузу, когда наблюдаем чужое страдание: кто-то из окружения неизлечимо заболевает, получает инвалидность, переживает смерть близкого или теряет в пожаре дом. Мы замираем, потому что этически невозможно продолжать вкусно есть, отдыхать, ездить в путешествия, модно одеваться и заниматься любовью, когда у других беда.

В такие периоды будто утрачивается право на радость. Мечты и планы забрасываются на антресоли: потом, все потом. Сейчас они ощущаются неуместными, их неловко озвучивать, их даже иметь стыдно.

Я за то, чтобы в этой ситуации прислушиваться к себе: к чему склоняется наша душа на самом деле? Ей действительно хочется и важно какое-то время носить траур? Или это публичный жест приличия, чтобы не выделяться?

Сопереживать чужой боли не значит делать эту боль своей. Здесь со мной могут многие не согласиться, но я настаиваю: сопереживание и соболезнование не предполагают отождествления с тем, кто горюет. Погружение в чужую боль не ослабит последнюю. Мы просто получим двух горюющих людей, которым для выхода из этого состояния уже, возможно, понадобится кто-то третий.

В нормальных обстоятельствах страдающему человеку не нужно, чтобы мы тоже страдали. Если же он хочет именно наших мук, то это скорее продиктовано жаждой возмездия и болью от раны «несправедливости»: «Почему плохо только мне? Так не честно! Хочу, чтобы тебе тоже было плохо!» К сожалению, дружеским плечом такую рану не исцелить. Потому что страдающий человек в этом случае хочет видеть в нас – и видит! – не опору, а мишень.

Оказавшись рядом с человеком, которому сейчас плохо, лучшее, что мы можем сделать, это признать его боль адекватной моменту. То есть воздержаться от фраз в духе «прекрати убиваться из-за ерунды» и спросить, какая нужна помощь, по возможности ее оказать и жить дальше.