И внезапно на меня нахлынула волна сочувствия, которого Джудит не удалось добиться слезливой историей про больную раком девочку. Меня невероятно тронуло, с каким простодушием она это сделала. Камера открыто висела под потолком, Джудит о ней знала и не пыталась от нее спрятаться. В этом-то все и дело – часть ее сознания хотела нам показать, что происходит. Ей в самом деле было очень плохо, и только так она смогла добиться нашего внимания.
Каждый психосоматический больной опасается, что его обвинят в том же – что он намеренно причиняет себе вред. Однако пациентов, которые сознательно симулируют болезнь, крайне мало. В среде медработников часто ходят слухи о женщине, капавшей кровью в мочу, имитируя серьезное заболевание почек. Или о мужчине, втиравшем в раны грязь, чтобы вызвать инфекцию. Правда в том, что большинство врачей сталкиваются с подобными случаями буквально пару раз за всю карьеру, а симулянты заставляют подозревать в нечистых намерениях каждого, чьи симптомы выглядят странными.
Это явление корнями уходит к личности Карла Фридриха фон Мюнхгаузена, «барона-лжеца». Синдром Мюнхгаузена – симулятивное расстройство, при котором человек искусственно вызывает у себя симптомы болезни. Делается это не ради пособия по инвалидности или денежной компенсации, а затем, чтобы получить внимание и заботу. Таких людей осуждают, над ними смеются, недооценивая при этом всю серьезность проблемы. Пациенты с синдромом Мюнхгаузена готовы принимать любые самые ядовитые препараты или ложиться под нож хирурга – вплоть до ампутации конечностей. Они могут разрушить свою жизнь, лишь бы вызвать сочувствие окружающих. Если раскрыть их замысел, они будут все отрицать, замкнутся в себе и наотрез откажутся от психологической помощи.
Синдром Мюнхгаузена практически невозможно вылечить.
К счастью, встречается он редко. Через мой кабинет прошло немало пациентов с конверсионными расстройствами, можно было бы ожидать, что среди них оказалось немало таких симулянтов. Однако на самом деле я сталкивалась с ними лишь трижды. Третьей стала как раз Джудит.
Первый случай был в самом начале моей карьеры. Женщина жаловалась на головные боли и проблемы со зрением. При осмотре выяснилось, что левый зрачок расширен и не реагирует на свет. Однако сканирование мозга никаких отклонений не выявило. Это поставило в тупик все отделение – пока медсестра не зашла случайно в туалет, где пациентка закапывала в глаз мидриатик, препарат для расширения зрачков.
Вторую такую пациентку я встретила через пять лет. На первый взгляд в Джоан не было ничего необычного. У нее случались припадки, похожие на эпилептические; правда, врачи с диагнозом не торопились. Первая серия тестов ничего не выявила, поэтому Джоан поместили под наблюдение. Первый зарегистрированный приступ случился, когда она смотрела телевизор. Второй – когда сидела в кресле. Оба раза она вдруг бледнела и медленно заваливалась набок. Судя по видео и результатам ЭЭГ, у нее случалось что-то вроде обморока. Никаких признаков эпилепсии. Но молодая и здоровая женщина не должна беспричинно терять сознание.
Первым заподозрил подвох лаборант, с которым мы смотрели видео.
– Что это она делает с платком? – спросил он.
Мы увеличили картинку и прокрутили ролик заново. А потом недоумевали, как не заметили это сразу. Джоан достала платок и вроде бы вытерла нос. Однако на замедленной скорости мы четко разглядели, что в платке лежал маленький пузырек. Джоан двумя пальцами открутила крышку и глубоко вдохнула содержимое. Затем аккуратно сложила платок и убрала в карман. А пару секунд спустя побледнела и упала на кровать.
Когда мы сообщили ей о своих подозрениях, Джоан сбежала из больницы. Мы так и не смогли проверить, что в том пузырьке. Впрочем, догадаться было несложно. В таких флакончиках хранится амилнитрит – летучая жидкость с резким запахом, которая позволяет стимулировать работу сердца. Этот препарат применяется в самых крайних случаях, потому что имеет весьма неприятный побочный эффект – резкое снижение кровяного давления, которое может привести к обмороку.
Эти случаи кажутся забавными, пока не понимаешь, что такой пациент способен причинить вред себе и окружающим. Я так и не узнала, что именно двигало Джудит. Как и Джоан, на следующий день она сбежала из больницы, не показавшись психотерапевту. Я о ней больше не слышала. Не знаю, откуда она взяла историю про лейкемию. Вычитала в книге?.. В художественной прозе не бывает таких технических подробностей; может, ее рассказ отчасти был правдой? Некоторые пациенты с синдромом Мюнхгаузена в детстве серьезно болели. А к чему был тот странный и неуместный рассказ о поездке в Диснейленд? Джудит неспроста уделила ему столько внимания. Она упоминала, что очень злилась на сестру… Может, история про рак настоящая, только больна была другая девочка?
Люди нередко лгут врачу. Скотт чем-то напоминал Джудит, хотя мотивы у него оказались другими.
До болезни он работал грузчиком на складе. В семье Скотт обеспечивал основной доход; он платил алименты на троих детей бывшей жене, содержал свою девушку Дэбби и двоих ее сыновей. Дэбби тоже работала, но в школьной столовой платили очень мало. Поэтому, когда у Скотта начались проблемы со здоровьем и ему пришлось тратиться на лечение, в семье грянул кризис.
Впервые Скотт почувствовал боль после нескольких особенно изнурительных смен. Он взял пару выходных, чтобы отлежаться. Боль вроде бы прошла, но теперь почему-то он ощущал слабость во всем теле. Ему стало труднее подниматься по лестнице. Грузы казались вдвойне тяжелее. Изредка накатывали новые приступы боли. Через месяц Скотт не выдержал и попросился в недельный отпуск, чтобы пройти обследование. Врач назначил болеутоляющее и направил его на физиопроцедуры. Вернувшись к работе, Скотт понял, что у него проблемы: он поднимал груз, однако не мог с ним идти – ноги не слушались. Начальник перевел его на другую должность: водить погрузчик. Так продолжалось шесть месяцев. Скотту полегчало, но это была лишь ремиссия перед новым рецидивом. Вскоре он опять лег в больницу. Начальник потерял терпение и пригрозил увольнением. Впрочем, это было уже неважно – за две недели слабость в ногах усилилась так, что о работе пришлось забыть.
За год Скотта полностью парализовало ниже пояса. Он оказался в инвалидной коляске и во всем зависел от окружающих людей. Дэбби ушла с работы, они переехали из дома, где прожили десять лет, в незнакомый район в квартиру на первом этаже. Детям пришлось сменить школу.
Врачи долго передавали Скотта друг другу, не в силах найти причину его болезни. В конце концов он попал ко мне с подозрением на функциональный паралич. На электрической инвалидной коляске он заехал в мой кабинет. Рядом шла Дэбби. Скотт выглядел недовольным. Он сразу дал понять, как ему надоело выслушивать одно и то же – что врачи, мол, не знают, в чем дело. Слушая его рассказ и листая записи, я боялась, что и мне придется сказать то же самое.
Пересесть на кушетку он не сумел, пришлось осматривать его прямо в кресле. Дэбби помогла мне снять ботинки и закатать штанины.
– Как же вы дома справляетесь? – спросила я.
– Выкручиваемся, – пожал плечами Скотт.