— Она просит не встречать, не приезжать и вообще увидеться, когда ей это будет удобно, — сказала Марина, бегло прочитав сообщения дочери, и продолжила подрезать колбаску.

— Грубит? — спросил Алексей, подхватывая двумя пальцами очередной кусок.

— Она никогда не грубит, она хорошая девочка. Просто она обижается, я понимаю. Ты знаешь…

Марина хотела начать подробное, душеизливательное объяснение всего произошедшего между ней и дочерью, но Леша перебил:

— Это ваше с ней дело, я в это лезть не буду. Дочь твоя, а не моя и вообще уже вон какая взрослая.

Марина кивнула, его позиция была понятна. Участие в семейной драме — не лучшее начало отношений с женщиной, к которой ты ушел от жены. В этот момент телефон нового возлюбленного Марины зазвонил, Леша обтер пальцы о скатерть и тыкнув на телефон сказал:

— Вон, своих проблем хватает, звонит опять.

Он ушел в соседнюю комнату и тут же оттуда понесся отборный мат вперемешку с обвинениями. Марина перекинула кухонное полотенце через плечо, вздохнув, открыла форточку и закурила.

Смотря в недавно вымытые окна, Марина видела не гонимую по кривой дороге небольшим ветром пыль и не уже набравшие зелень тополя. Марина видела как пять лет назад сама собирала вещи и переезжала. Не в другой город, но в другую квартиру и тоже с раной в душе.

Двух чемоданов для того ее переезда явно было бы мало. Марина медленно и печально складывала 25 лет своей жизни в десятки коробок и пакетов. Особенно больно было опускать на коричневое дно детские вещи Лизоньки, ее первые ботиночки и коньки, тяжелые папки с грамотами и объемные школьные рисунки на толстом картоне.

В этой квартире Лиза выросла, вместе с мамой она прожила тут большую часть своей жизни. Но потерю квартиры Марина переживала одна. Когда пришли судебные приставы, Лиза была в Большом Городе, сказала матери, что занята организацией скорой декабрьской свадьбы.