Достигнув площадки, я наставил дуло пистолета вверх, используя стену как опору, и шаг за шагом стал подниматься дальше, спиной вперед.

— Пара шагов — остановись, прислушайся. Еще пара — остановись, прислушайся.

Я был один, и в моем распоряжении было только тринадцать патронов; возможно, четырнадцать — если тот, что в патроннике, не входил в обойму. У парней вполне могло оказаться полуавтоматическое или даже полностью автоматическое оружие. Если это так и они все еще здесь, то можно считать, что день выдался неудачный.

Стиральная машина взвыла — стирка подходила к концу. Из радио по-прежнему лился легкий рок. И больше ничего.

Адреналин делал свое дело. Несмотря на включенный кондиционер, я буквально взмок. Пот начал литься в глаза; мне приходилось вытирать их левой рукой — каждый по отдельности.

Передо мной была детская. Насколько я помнил, там стояла двухъярусная кровать и было самое большое на свете святилище индейской принцессы Покахонтас из мультика — ее изображения на теннисках и постерах, простынях и покрывалах, и даже кукла, которая, стоило нажать ей на спину, пела какую-то песенку.

Я остановился и приготовился к худшему.

Потом открыл дверь, шагнул вперед и осмотрел спальню. Ничего. Ни-ко-го.

В этой комнате было чисто и прибрано. Плюшевые мишки и другие игрушки лежали на кровати. Основной темой все еще оставалась Покахонтас, но намечалась и другая тема: «История игрушек».[27]

Я вернулся на площадку, относясь к ней как к новой комнате, поскольку не знал, что могло произойти здесь за полминуты моего отсутствия.

Потом стал подкрадываться к другой спальне, спиной почти касаясь стены, направив пистолет перед собой, постоянно оглядываясь и думая:

«А что, если? Что я буду делать, если они появятся из этой двери? Что, если?.. Что, если?»

Оказавшись возле спальни Кева и Марши, я обнаружил, что дверь слегка приоткрыта. Пока я еще не мог видеть того, что внутри, но, приближаясь, почувствовал запах. Слабый запах с примесью металла. Сердце вновь болезненно сжалось. Я знал, что должен войти.

Заглянув в дверь, я увидел Маршу. Она стояла на коленях перед кроватью, уткнувшись лицом в окровавленное покрывало и широко раскинув руки.

Я вышел и присел на корточки. Я был потрясен и никак не мог поверить в то, что увидел. С этой семьей такого не могло произойти. Зачем было убивать Маршу? Ведь, наверное, они пришли за Кевом. Мне хотелось отшвырнуть пистолет, сесть на пол и разрыдаться. Но я знал, что убийцы до сих пор могли оставаться в доме.

Я взял себя в руки и вошел в спальню, изо всех сил стараясь не смотреть на Маршу. Там никого не было.

Следующей на очереди была ванная — в нее вела дверь из спальни. Я вошел и от того, что увидел, чуть не потерял рассудок. Меня словно обухом по голове ударили. Я попятился, уперся в стену и тяжело съехал на пол.

Все было залито кровью. Моя рубашка и руки тоже были в крови; я сидел в луже крови, чувствуя, как пропитываются ею мои брюки. Айда лежала на полу между ванной и унитазом. Ей, пятилетней девочке, почти целиком отрубили голову. Я видел обнажившиеся позвонки.

Повернув голову и выглянув из ванной, я смог лучше разглядеть Маршу — и с трудом удержался от крика. Платье ее было в порядке, но колготки разорваны, трусики спущены, и у нее произошла дефекация, возможно, перед самой смертью. Все, что я видел с расстояния примерно пятнадцати футов, было останками той, о ком я действительно заботился, может быть, даже любил ее. На коленях, на залитом кровью покрывале… С ней сделали то же, что с Айдой.

Я старался дышать поглубже и вытирал глаза. Я знал, что мне предстоит осмотреть еще два помещения: вторую ванную и большую кладовую над гаражом. Раскисать было нельзя.