— Хочешь сказать, она плохо отутюживала тебе джинсы?

Эван пожал плечами:

— Она все делала не по-моему.

Никто не делал так, как хотел он. Он был из тех парней, которые складывают носки вместо того, чтобы засунуть их один в другой, и столбиком расставляют монеты по их достоинству. После развода он превратился в мистера «По мне либо все, либо ничего». Люди даже стали называть его «мистер ИКЕА».[19] Изнутри его дом овцевода теперь напоминал выставочный зал.

Эван ждал, когда же объекты наконец возьмут свои пожитки и выйдут из бара.

Я не спешил, не было нужды дышать им в затылок. Эван скажет мне, когда идти.

— Когда подойдешь к газетному киоску, поверни голову вправо, — сказал он.

Стараясь держаться как можно непринужденнее, я встал. Приятно было повидать Эвана. Может, эта работа и окажется пустой тратой времени, но, по крайней мере, я пообщался со своим лучшим другом. Мы обменялись рукопожатием, и я направился прочь от кафетерия. Посмотрел направо и увидел объекты: оба по-прежнему стояли у стойки, перекинув через руку по чехлу с костюмом.

Зал напоминал ярмарку ирландских поделок. Я начал чувствовать себя не совсем в своей тарелке — наверное, следовало бы тоже купить что-то с эмблемой Гиннесса.

Что я буду делать, когда попаду в Вашингтон? Я не знал, приедет ли кто-нибудь за ними, возьмут ли они такси или предпочтут автобус, а если устроятся в гостиницу, то каким транспортом будут потом пользоваться. Если они начнут колесить по городу, это будет забавно. Я знал Вашингтон, но отнюдь не досконально.

Объекты все так же смолили одну за другой. Я сел в кресло, взяв с сиденья газету. Макгир начал рыться в карманах в поисках мелочи, они о чем-то разговаривали, по-прежнему не отходя от стойки. Внезапно вид у него стал целеустремленный; было только непонятно, собирается ли он к игровым автоматам или хочет позвонить по телефону.

Он достал банкноту, наклонился к бармену и, кажется, попросил разменять ее. Я сидел почти прямо за ними, в двадцати футах, так что даже если бы они повернулись на сорок пять градусов в любую сторону, то я все равно остался бы вне их поля зрения.

Макгир направился к игровым автоматам, но миновал их. Наверное, пошел звонить.

Я встал и подошел к газетному киоску, делая вид, что разглядываю газеты и журналы, выставленные на вращающейся подставке.

Макгир снял трубку, опустил несколько монет и набрал номер. Он считывал его с бумажки, стало быть, номер не был ему хорошо знаком. Я посмотрел на свои часы: 16.16. Циферблат по-прежнему показывал двойное время, так что если в зале сидели иракцы, которым понадобилось бы узнать, сколько времени в Багдаде, то я был тем, кто им нужен.

Я порылся по карманам в поисках монет. На телефонный звонок не хватало, поэтому я купил газету, разменяв двадцатифунтовую банкноту. На продавщицу это произвело глубокое впечатление.

Макгир повесил трубку и вернулся в бар. Эти парни никуда не собирались лететь; они заказали еще по пиву и закурили по новой.

Я немного подождал, а затем не спеша подошел к телефону, которым пользовался Макгир. Снял трубку, опустил пару монет и посмотрел на номер на табло. Ничего найти не удалось; спокойно, просто потребуется немного больше времени.

Я набрал лондонский номер, и женский голос сказал:

— Добрый день. Ваш номер, пожалуйста.