— И тем не менее, — снова поднял палец Тарас, но уже на другой руке, — мы без этого просто не можем. Мы не можем не делать вид, что и в самом деле представляем из себя величину мирового масштаба. Причем под словом «мы» можно понимать как давно почившую в бозе Российскую Империю, так и нынешний Союз одиннадцати советских республик. Во все времена, при всех царях или генсеках, в славные и смутные годы — мы всегда вели себя именно так. А почему? Почему мы не можем просто жить — и не напоминать каждый день окружающим о своем существовании? Почему мы не можем уподобиться какой-нибудь Швейцарии или Дании?

— Э-э… — замялся Серега, одновременно к чему-то прислушиваясь.

— Потому ли, что размерами мы больше всех на свете? Потому ли, что унаследовали от павшей Византии звание главной православной державы? Потому ли, наконец, что мы всегда были страной многонациональной, и все эти нации и народности худо-бедно научились уживаться вместе? Или просто потому, что мы так привыкли — и иначе уже не можем? А если не можем, так стоит ли отвыкать? Стоит ли себя ломать? Может быть, нам нравится быть Неуловимым Джо — так зачем же лишать себя этого удовольствия?

— Да ты меня совсем запутал, — почесал в затылке Серега. — Так ты за что агитируешь? Твоя статья — она за или против?

— Эх, Серега, Серега, — усмехнулся Тарас. — Ну какой же ты журналист? Разве статья предназначена для того, чтобы вдолбить в читателя правильный ответ? Нет уж, увольте. Мое дело — написать, а читателя — подумать и сделать выводы. Собственные выводы, Серега.

— Что там за шум? — снова к чему-то прислушался Серега. — Словно кто-то в сапогах топает. Схожу посмотрю.

Серега вышел в коридор, а Тарас вернулся к статье, снова погрузившись в объятия журналистской Музы. Однако из этого состояния его тут же вывел грохот открываемой двери. Тарас недовольно повернулся, ожидая снова увидеть Серегу.

Но вместо Сереги на него уставились дула двух автоматов, направленных на Тараса людьми в черной форме.

— Хенде хох!

Антону хотелось петь. Он одновременно испытывал радость, наслаждение, удовольствие и чувство глубокого удовлетворения. В его паспорте красовалась столь желанная рабочая виза. Наконец-то дело было сделано.

Впрочем, нет — пока только полдела.

Никакого германского гражданства Антону было не нужно, как не нужна была и «блаукарта». Менять Союз на Рейх он совершенно не собирался. Его настоящая цель находилась совсем в другой части света.

Вот почему Антон знал, что в первый же день пребывания в Берлине он пойдет в американское посольство. И попросит политического убежища, подробно рассказав как о неоправданно жестоких законах Германского Рейха, так и о бабушке Зине.

Разумеется, американцы возмутятся и дадут Антону убежище без дальнейших вопросов. И даже оплатят билет до Нью-Йорка. Ну, а немецкие пограничники в аэропорту — не проблема. Зачем им задерживать иностранца, желающего покинуть Германию?

Конечно же, это означает, что Антону нужно будет показать в посольстве бабушкино письмо, тайно доставленное дяде Тарасу его японским коллегой. Которое нужно будет провезти в Рейх в тщательно запрятанном виде. Ибо если оно кому-нибудь попадется на глаза, то вместо желаемого пункта назначения можно действительно угодить в концлагерь.

Так что второй этап антоновской одиссеи обещал быть гораздо опаснее первого. Не говоря уже о третьем.

Что ж, кто не рискует, тот не пьет баварского.