– Давай, сверчок, спускаться вниз.

– Сверчок? – Ангелина захихикала. Келвину удалось ее отвлечь. – Мама, он назвал меня сверчком.

– Я слышала, моя сладкая. – Джина погладила дочь по голове. – Иди с Келвином и делай, что он говорит, переоденься на кухне, а он поможет мне спуститься с чердака. Договорились?

– Договорились.

Келвин пошел первым, чтобы девочка не боялась упасть с шатких ступенек. Заметив, что окна гостиной разбиты, Ангелина сердито сказала:

– Только посмотри!

Ангелина хотела было зайти в гостиную, но Келвин остановил ее. Ему меньше всего хотелось, чтобы, выглянув из окна, она увидела мертвое тело отца, и ходить по стеклу босиком он тоже не мог ей позволить.

– Тебе туда нельзя, – терпеливо объяснил он, направляя ее к спальне. – Осколки стекла поранили бы тебе ноги, даже если бы на них были туфельки.

– Стекло может прорезать туфли?

– Насквозь. Это особое стекло.

– Bay! – восхитилась она и с уважением посмотрела на стекло, о котором шла речь.

Келвин нашел джинсы, свитер, маленькие кроссовки с розовыми шнурками, носки в цветочек и розовую куртку с капюшоном.

– Сама сможешь одеться? – спросил он, отведя ее на кухню.

Ангелина растерянно кивнула.

– Я одеваюсь у себя в спальне, а не на кухне.

– На этот раз мама хочет, чтобы ты переоделась на кухне, – ответил он. – Она тебе об этом говорила, помнишь?

Ангелина кивнула, но все равно спросила:

– Почему?

О, черт! Что говорить ей на этот раз? Вспоминая себя в детстве, он сказал то, что говорила мать, отметая возражения:

– Потому что она так велела.