Она отказала снова.
Как несказанно измельчало все в нашем мире, дорогая моя Тео!.. Столетие назад подобные резкие слова неизбежно привели бы к кровопролитной вражде между нашими семьями. Теперь же я мог лишь кротко высказать свое мнение о том, сколь дурно сказалось на ее манерах отсутствие надлежащего воспитания.
Моя несостоявшаяся невеста непочтительно фыркнула и удалилась. Было это, дражайшая сестрица, ровно три года назад.
Спустя два или три месяца моя соседка пропала. Не выскочила замуж и не уехала жить в провинцию, не удалилась от мира в монастырь. Просто исчезла. Перестала показываться в гостях и на представлениях, посещать празднества и Ипподром, словно и не было никогда девицы Склирены. Вести дела в усадьбе она оставила своего младшего братца Алексиса (ты знаешь мое невысокое мнение об этом, с позволения сказать, литераторе, вернее, марателе пергаментов) и старого управляющего Льва.
Общими усилиями эти двое быстро превратили почтенное имение Склиров в вертеп и лупанарий. Каждый вечер и каждую ночь – праздники с актерками и певичками, мимы, комедианты, фейерверки, вопли, грохот! Прислуга окончательно распустилась, тащит все, что подвернется под руку, да еще и обкрадывает нас!
Каплей, переполнившей чашу моего терпения, стала трагедия с фазанами и катайскими анемонами. Фазанов передушила удравшая гончая наших соседей. Рассаду анемонов, обошедшуюся мне едва ли не по номизме штучка, подчистую сожрали кролики. Кто-то из склировой челяди, видите ли, забыл запереть клетку.
Избавляю тебя от описания долгого скандала, в котором, помимо меня и Склиров, оказался замешан квартальный надзиратель, спешно прибывший чиновник из управы эпарха и еще с десяток разнообразных личностей, не считая зевак и добровольных советчиков. Алексис уперся не хуже рыночного осла – хотя полсотни золотых монет вполне возместили бы мою утрату. Твой братец оказался по уши в судейских дрязгах. Наш дом осажден стряпчими и адвокатами, «Дело о потраве» уже дважды слушалось во дворце на площади Юстиции, и конца-краю этому не видно.
Однако вскоре мне в голову пришел неплохой способ избавиться от досадного соседства и законников-вымогателей. Будучи на день святой Ирины в гостях у достойного семейства Вранасов, я доподлинно разузнал: творческий зуд Алексиса толкнул его на выпуск сборника басен и сатир собственного сочинения. Анонимного, разумеется – даже у пустоголового горе-литератора достанет ума не подписывать подобное творение. Милейшая Ираида Вранаса по доброте душевной одолжила мне сию книжицу, и я провел замечательный вечер за чтением.
Должен признать, некоторые из опусов Склира не лишены остроумия. Скажем, тот, в коем повествуется о старом козле, возжелавшем стать супругом табуна юных газелей. Намек более чем прозрачен. С оказией непременно вышлю тебе копию. Уверен, тебе понравится. А твоему супругу понравится еще больше. Как всякий варвар, он наверняка испытывает тягу к простым грубым шуткам.
Дочитав до конца, я аккуратнейшим образом пометил строки, могущие служить указанием на сильных мира сего и всячески порочащие их достоинство. Уложил книжицу в пакет, снабдив ее указанием на Алексиса Склира как на подлинного творца мерзкого фамуса. Традиционно подмахнув письмо прозвищем неуловимого и всезнающего Обеспокоенного Верного Подданного, я на следующее же утро отправил мой подарок в Высокий Цензорат. Остается ждать, как скоро воспоследуют результаты. Благодарение Господу, жернова Закона в Империи пока еще крутятся безукоризненно.
У Склиров тяга к подобным выходкам, впрочем, является фамильной чертой. Сколько веков за ними тянется мрачная слава отравителей, подстрекателей и заговорщиков? Уверяют, якобы моя соседка удалилась из Империи именно по велению грозного старца, отправившись во владения франков, в захваченный ими Вечный город Рим, поближе к престолу тамошнего первосвященника. Сеять смуту и рознь, надо полагать. Надеюсь, франки ее поймают и вздернут. Отдав предварительно на потеху десятку северных варваров.
С наилучшими пожеланиями здоровья и всемерного благополучия, твой любящий брат Исаак.
Дорогая!
Мое сумрачное существование внезапно озарилось солнечным лучом. Дерзких и злоязыких Склиров настигла карающая длань Закона! Не далее, как три дня назад, к ним наведались Алые Плащи, дворцовая гвардия.
По удивительному стечению обстоятельств, я как раз в тот миг сидел на террасе, услаждая свой ум чтением одного познавательного трактата. Так что вся сцена развернулась передо мной, как на лицедейском представлении. Пьеса развивалась согласно эллинским канонам: громогласное чтение указа базилевса «Во имя отца, и сына, и святого духа, моя от Господа державность повелевает…», искреннее недоумение и возмущенное заламывание рук арестовываемого, небольшая потасовка. После вульгарного шумства, изрядно оскорбившего мой слух, Алексиса выволокли на двор и затолкали в закрытые носилки. Кажется, он пребывал без сознания. В какой-то миг я ощутил подобие искреннего сочувствия к неудачливому отпрыску некогда великого семейства. Даже произнес предписанную для таких случаев молитву Богородице «Мольба о заступничестве для страждущих и пребывающих в узилищах».
Доблестные ликторы немного погоняли челядь Склиров, спалили какой-то сарай на задворках и с чувством выполненного долга удалились.
Ликованию моему нет предела! Наконец-то я смогу вести подобающий мне размеренный и добродетельный образ жизни, не нарушаемый ночными воплями и разгульными полуночными празднествами! В приливе радостного энтузиазма я отправился на очередное слушание тяжбы «Ангел против Склира», добившись ее разрешения в мою пользу. Разве я не умник, дорогая сестрица? Теперь бы еще прирезать выморочное имение к нашим владениям – а оно наверняка вскоре будет объявлено таковым по смерти держателя – и нынешний год можно считать прожитым не зря!
Три тысячи благословений на твою очаровательную головку. Можешь лишний раз поцеловать своего варвара, передав ему привет лично от меня. Надеюсь, это немного подпортит ему настроение на остаток дня. Твой Конрад всегда терпеть меня не мог. Не понимаю, отчего? Разве я не являл по отношению к нему образчик кротости и хороших манер? Даже, следуя твоей настойчивой просьбе, доносов на него не писал. Кроме одного-единственного случая, но согласись, он того заслуживал! И ты меня давно простила, не так ли, милая Тео?