Она сильно сжала губы, и напрягла лицо, чтобы не расплакаться при моих словах, но обняла и перекрестила.
— Спасибо Иван, для меня это много значит.
Обнявшись с ней напоследок, я спустился к автомобилю.
— Ну что Виктор Николаевич, на автовокзал меня, здесь я закончил свои дела.
Он, заведя машину, искоса на меня посмотрел.
— И что будет дальше? После того, как ты уедешь?
— Приедут злые дяди с голубыми петлицами и сделают тут всем ата-та, — улыбнулся я ему, — так что поскольку вы общались со мной, заденут наверняка и вас, надеюсь вы меня простите за это.
— Для хорошего дела, можно пострадать, — без колебаний ответил он.
Дальше мы ехали молча, а когда приехали, я достал десять сторублёвых купюр и насильно вручил ему их в руку.
— Вы вроде как один, бобылём, Вера Ильинична тоже, так что попробуйте, может что и срастётся, — с силой сжал я его руку, поскольку он пытался её вырвать и вернуть деньги.
Он покачал головой, но вырываться хотя бы перестал.
— Прощайте Виктор Николаевич, не поминайте лихом.
— Прощай Ваня, — он спрятал деньги, и тяжело вздохнул.
Я с трудом вылез, и направился к кассе, чтобы купить билет на ближайший автобус, который идёт к любой железнодорожной станции. Такой на моё счастье отправлялся через десять минут, а потому погрузившись в него, я крепко сжал в руках рюкзак, и прикрыл глаза — второе дело было сделано, теперь осталось последнее, после чего можно было считать свой отпуск успешно состоявшимся.
Три человека молча сидели в кабинете и читали листы бумаги, написанные идеальным, каллиграфическим почерком.
— Чья это была идея, не запереть его в квартире, а отпустить одного в отпуск? — Андропов снял очки, и яростно протёр правый окуляр о рукав костюма.
Поскольку никто ему не ответил, он снова надел очки и продолжил читать.
— Георгий Петрович, ваше мнение?
— МУР стоит на ушах, готовится следственная группа для выезда в регион, — тихо сказал следователь, — Ваня им видимо тоже прислал эти экземпляры, для надёжности.
— Почему тогда одна? — удивился товарищ Белый.