Утром я завалился в свою комнату довольный, счастливый, хотя и немного уставший. Влюблённая девушка растворялась во мне, а я отвечал ей тем же, поскольку впервые за долгое время от меня ничего не требовали, не просили, просто отдавались и были при этом счастливы. В голове правда засела мысль, что это могла быть подстава от спецслужб Америки, но в чём она могла заключаться, я не понимал. Пугать меня распространением информации о связи с американкой? Ха! Это насколько надо быть тупым, чтобы подумать, что я на такое клюну. Да советские газеты насколько привыкли на меня дерьмо лить, что эта новость пройдёт уже по накатанной и вряд ли кого удивит.
Это только последнее время, после награждения меня звездой Героя они поутихли, но я не сомневался, что дай только повод и снова моё имя будут полоскать по полной программе. Суслов никуда не делся, а уж он судя по всему сильно на меня обиделся, за разоблачение своего небольшого приработка на стороне перед Брежневым и самое главное, треснул так давно лелеемый им образ простого бессребреника, который он так тщательно культивировал многие годы в ЦК. Тому, кому нужно было, теперь знали, как обстоят дела на самом деле и чего стоит эта его видимая простота.
— Иван? — с кровати раздался тихий голос Димы.
— Нет, агент ЦРУ, — ответил я, раздеваясь и понимая, как сильно от моей одежды пахнет женщиной. Запах её терпких духов явно разнёсся по комнате.
— Один день, всего один день прошёл, а ты уже нашёл себе девушку, — раздался обречённый голос с соседней кровати.
— Завидуйте молча Дмитрий, — хмыкнул я, отправляясь в душ, слыша, как грустный вздох раздался мне вслед. На личном фронте у него было всё печально. Нет, девушки у него были, как не быть-то с такой машиной, но вот надолго они почему-то не задерживались.
Весь следующий день был посвящён тренировкам, а ночью я опять отправился к Кэти, с которой мы провели вторую яркую ночь. Рано утром, вернувшись на такси к кампусам университета, я постарался незамеченным вернутся к себе в комнату, но на входе в общежитие улыбчивый охранник, проверив мой пропуск, попросил меня заглянуть в комнату, рядом со входом, сказав, что там меня ждут. Удивившись, я направился туда.
В абсолютно пустой комнате стоял только небольшой прямоугольный стол, два стула, на одном из которых вальяжно сидел незнакомый мне человек.
— О, Иван! — обрадовался он на неплохом русском, увидев меня, — проходите, у нас есть к вам небольшой разговор. При этом он достал жёлтый бумажный конверт на завязках и демонстративно вытащил оттуда целую пачку фотографий, на которых мы с Кэти были изображены в весьма недвусмысленных позах.
— «Нет, всё же в Америке тоже есть идиоты», — я едва не приложил руку к лицу, и прошёл к столу, так же вальяжно развалившись на стуле, как и он.
— Мы бы хотели с вами подружиться, — с благодушной и покровительственной улыбкой сказал он, будто невзначай дотрагиваясь до фотографий.
— Кто это мы? Или у вас шизофрения? — полюбопытствовал я, решив по полной оторваться в этом разговоре, чем вызвал его оторопелый взгляд на меня.
— Мы — это некая дружественная вам организация, — попытался выкрутиться он.
— Я вас сейчас сильно разочарую, но у меня нет друзей, ни здесь, ни дома, — улыбнулся я, взяв в руки одну из самых ярких фотографий, где лицо Кэти были искажено гримасой наслаждения, — можно я эту себе на память возьму?
Улыбка с лица неизвестного стала спадать.
— Иван, вы видимо не понимаете, в каком положении находитесь.
— Да? — сильно удивился я, — ну что же, расскажите мне вы об этом.
— Если эти фотографии попадут в вашу прессу, а они туда обязательно попадут, если мы не договоримся с вами, — начал он стращать меня, — вам грозят нешуточные проблемы за аморальное поведение: исключение из сборной СССР, всеобщее порицание и как минимум забвение как спортсмена. С вашей карьерой великого спринтера будет точно покончено.
— И вам совсем не жалко бедную девочку? — изумился я, показывая на Кэти, — она же ваша спортсменка всё-таки!
— Иван, вам лучше сейчас думать о себе, — напрягся он.