Ах, какая интонация! Просто-таки толстенный намёк на то, что с ним лучше не ссориться. Вот только давить на меня — пустой номер. Я несжимаем, как жидкость.

— Приложу все усилия, — соврал я, — а сейчас первый вопрос. Алёна — ваша родная дочь?

— С чего бы ей быть не моей?

Удивился искренне или хорошо сыграл?

— Просто формальный вопрос, простите. Значит, она не приёмная и не удочерена?

— Отчего такие вопросы? Вы разве не изучали её личное дело?

— Не имею права, пока не принял на попечение. Мне требуется ваше разрешение.

— Кобольд, прошу зафиксировать разрешение на ознакомление с документами моей дочери, Алёны Сергеевны Митрохиной для Антона Эшерского.

Над столом возник стандартный кобольдовский вирп государственной юридической службы.

— Зафиксировано разрешение, линк доступа отправлен.

— Дзынь, — тихо сказала мне на ухо невидимая Нетта. Она никогда не визуализируется вне дома. — Я погляжу пока.

— Алёна — её полное имя?

— Э… Да, конечно, — отчего-то с заминкой ответил отец. — А почему вы спрашиваете?

— Если вы каждый раз будете спрашивать, почему я спрашиваю, эта утомительная беседа слишком затянется, не находите?

— Да, простите, — согласился с заметной неохотой. Не привык к возражениям? Домашний диктатор?

— Итак, Алёна? Не Елена, не Элина? И дома так же звали?

— Да, только Алёна. Никаких прозвищ и сюсюканий, — твердо, с нажимом.

Почему у меня ощущение спектакля? Что не так?