Командир второй группы 1-й эскадры пикирующих бомбардировщиков (II/Stg1) гауптман Антон Кайль.
Говорят, что группа русских шальных танков, невесть откуда выскочившая на танковую рулежную дорожку*, уничтожила попавшийся им на маршруте передислокации штаб 24-го моторизованного корпуса, а потом изрядно напугала наших доблестных конников из 1-й кавалерийской дивизии, переломав у них все игрушки. Говорят также, что раздосадованный этим обстоятельством генерал-фельдмаршал Федор фон Бок орал на командующего нашим 2-м воздушным флотом генерала-фельдмаршала Кессельринга, как строгий хозяин на нерадивого слугу. Не каждый же день сухопутные теряют командиров моторизованных корпусов. И вообще это наша недоработка, иначе откуда могли взяться русские танки на нашем роллбане?
Примечание авторов: * танковая магистраль или роллбан (рулежная дорожка), автодорога с большой пропускной способностью, вдоль которой ведется наступление моторизованных частей вермахта. Необходима не только для продвижения танковых соединений, но и для их непрерывного снабжения топливом и боеприпасами. Отсюда термин «ролики» для подвижных соединений, уходящих в прорывы по таким магистралям.
Разведывательный «Шторьх*», посланный в район предполагаемого разгрома штабной колонны, сообщил было об обнаружении большевистских танков в районе деревни Смолевичи, но потом связь с ним внезапно оборвалась и больше не возобновлялась. Предположительно он был сбит огнем с земли, что означало в этой группе наличие сильного подвижного зенитного прикрытия. Вот именно поэтому изрядно вздрюченное начальство послало в этот вылет три полных штаффеля — то есть всю мою группу в двадцать семь машин. В отличие от других наших камрадов мы пока не имели серьезных потерь ни в самолетах, ни тем более в людях, поэтому считались везунчиками. Не то что третья группа гауптмана Малке, которой вечно достаются все синяки и шишки. В ней и двадцати исправных «Штук**» не наберется.
Примечание авторов:
* «Шторьх» (Аист) — легкий разведывательно-посыльный самолет Физелер Fi-156.
** «Штука» — немецкое прозвище пикирующего бомбардировщика Юнкерс Ю-87.
Танки большевиков обнаружились там как раз там, где их в последний раз видел невезучий экипаж «Шторьха». А вот и он, голубчик, догорает на земле. Видимо, все же он был сбит огнем с земли. Парашютных куполов нигде не видно, а это значит, что экипаж погиб, ибо на картину вынужденной посадки эта скомканная груда обломков похожа все же маловато. Но нечего отвлекаться на посторонние мысли — русские танки внизу зашевелились, как тараканы пытающиеся ускользнуть из-под занесенного тапка, а значит, и нам пора в дело.
Включив сирену, я перевалил свою «Штуку» через крыло и отправил в пике, выцеливая группу танков на окраине деревни. На подвеске у меня всего одна бомба в пятьсот килограмм, и четыре бомбы в пятьдесят килограмм под крыльями. Но даже если не будет прямого попадания, это не страшно. Близкий разрыв такой бомбы, с учетом их скученности, обязательно повредит один или несколько большевистских танков, а пятидесятикилограммовые «малыши» накроют окрестности и, может быть, влепят в кого-нибудь прямым попаданием.
Я знаю, что в данный момент вслед за мной в одну линию выстраивается мой командирский штаффель, а потом за ним уже и вся остальная группа. Кстати, врут, что сирена нужна нам для того, чтобы пугать ею копошащихся внизу жалких червей-унтерменшей. Еще чего, много чести. По звуку сирены мы, пилоты пикирующих бомбардировщиков, на слух ориентируемся в том, какую скорость на данный момент набрала пикирующая «Штука», ибо в момент атаки взгляд летчика прикован только к цели, и ему просто некогда смотреть на приборы. Бомбовая атака с пикирования сродни искусству. Падающую прямо в цель бомбу надо чувствовать, а не только математически просчитывать ее полет. Так что вой сирены пикировщика — это для меня лучшая песня, какая только может быть на свете…
Но нормально завершить атаку мне не дали. Все было хорошо ровно до того момента, когда навстречу моей машине с земли ударила стена огня. Оказалось, что большинство русских легких танков вооружено автоматическими пушками, поднимающимися на зенитные углы возвышения — и теперь все они открыли огонь по моей машине. Кроме того, по мне стрелял, кажется, каждый русский солдат — кроме пушечных, было видно множество пулеметных трасс. А ведь достаточно всего одного попадания во взрыватель бомбы, как «Штука», и я вместе с ней, разлетимся на множество мелких обломков… Такой плотности зенитного огня на моей памяти не было даже в то время, когда наша эскадра участвовала в знаменитом воздушном наступлении на Британию.
Я уже было собрался сбрасывать бомбы без точной наводки и уматывать из этого проклятого места, как вдруг один из снарядов ударил мою машину в левое крыло, и стремительное пикирование превратилось в неуправляемое вращающееся падение. Ага, треть крыла вместе с держателями двух пятидесятикилограммовых бомб срезало как ножом. Такие проблемы не лечатся. Какой уж тут сброс бомб, когда счет идет на секунды. Спасайся, кто может! Я скинул фонарь кабины, ударом кулака по замку расстегнул привязные ремни и, перевалившись через борт, оттолкнулся от него ногами в сторону противоположную вращению самолета, почти сразу дернув вытяжное кольцо парашюта, ибо земля была совсем рядом. Вопрос заключался в секундах, но я успел. Промедли я еще пару мгновений — врезался бы в землю с нераскрытым парашютом рядом со сбитой «Штукой».
И только повиснув на стропах, я позволил себя оглянуться вокруг — и похолодел. Оказывается, моя «Штука» была не единственной сбитой в этой атаке машиной. Четыре самолета, оставляя за собой жирные хвосты дыма, стремительно неслись к земле. Вместе с моим это будет уже пять самолетов. Вот в небе блеснула сильнейшая багровая вспышка — и на месте гибели еще одного пикировщика расплылось жирное черное облако. Шестой… Очевидно, он подорвался на собственной бомбе, в которую попал русский снаряд. Сразу после этого русские зенитчики свалили седьмой пикировщик — и тут мои парни, оставшиеся без командира, отказались от атаки и вспугнутыми воронами заложили вираж большого радиуса, стремясь оставаться вне досягаемости зенитных пушек. Но прежде чем им удалось это сделать, еще одна, восьмая, «Штука» задымила и неуверенно пошла на снижение. Может, сядет на вынужденную, а может, и разобьется вдребезги. Никогда еще нашей группе над целью не приходилось испытывать столь плотный и точный огонь и нести катастрофические потери. Кроме меня самого, из семи экипажей сбитых пикировщиков на парашютах спаслось только трое.
Но это было еще не все. Не успел я погасить купол, освободиться от парашюта и выпрямиться во весть рост, чтобы оглядеться в какую сторону бежать, как русские показали мне еще одно из своих страшных чудес, как будто мало нам было зенитных пушек на каждом танке. Прямо на моих глазах русский солдат вскинул на плечо что-то вроде толстой трубы, которая мгновение спустя полыхнула огнем и дымом стартовавшего ракетного снаряда, который, оставляя за собой белый хвост, унесся по направлению к нашим самолетам. Следом за первым снарядом, откуда-то в стороне стартовал второй, но что там было дальше, я уже не в курсе, потому что, пока я засматривался на их полет, набежали русские солдаты, повалили меня лицом в землю, обезоружили и связали руки за спиной.
И тут, когда я понял, что натворил, меня резанула отчаянная мысль — это надо же было так глупо попасть в русский плен. Уж лучше бы я сгорел вместе с бомбардировщиком и моим бортовым стрелком-радистом фельдфебелем Вильгельмом Кнорфом, вечная ему память. А вот мне предстоит испытать на себе всю злобную ярость русских унтерменшей, мстящих немецким летчикам за бомбовые удары по их городам.
Тогда же и там же. лейтенант РККА Виктор Петрович Ростовцев
Потомки оказались в общении людьми вполне приятными — раненых, в том числе и майора Маркина, отправили в свой госпиталь, а меня и остальных бойцов, оставшихся при их батальоне, поставили на довольствие, то есть накормили и поделились боеприпасами. Оказалось, что патроны от их спаренных с пушками танковых пулеметов прекрасно подходят к нашим «Мосинкам» и пехотному «Дегтярю». Правда, пулеметчику и его второму номеру сказали не маяться дурью и торжественно вручили… немецкий тридцать четвертый МГач, который подобрали на месте расстрела штабной колонны. Мол, и машинка эта понадежнее, и бой у нее приличней, к тому же она совмещает в себе свойства ручного и станкового пулемета. В итоге пулеметчика и его второго номера усадили за изучение матчасти, а остальных бойцов под моей командой майор Потапов послал к разгромленной штабной колонне собирать для пулемета патроны из подсумков убитых немцев. Тем боеприпасы уже не нужны, а нам еще пригодятся. Единственное, чего я не стал делать, так это передавать их командованию знамя нашего полка. Ведь у них пусть и дружественная, но другая армия — и передавать ее командованию наше боевое знамя запрещено категорически.
Но не успели мы приступить к сбору патронов на месте погрома учиненного немецкой штабной колонне, как на горизонте с северной стороны плотной формацией появилось три девятки немецких одномоторных пикировщиков, которые народ за неубирающиеся колеса в обтекателях, похожих на лапти, прозвал «лаптежниками». Нет ничего хуже, чем эта мерзкая летучая дрянь, потому что своими бомбами эти гады кидаются прицельно и очень точно. Но товарищи потомки не стали паниковать и теряться, как это обычно бывает при налете в наших войсках. Вместо этого их танки и боевые машины пехоты открыли по пикирующим «лаптежникам» огонь из всех своих автоматических пушек и пулеметов, которые в данный момент могли стрелять. Получилось весьма поучительно. При такой плотности заградительного огня* пикировщики вспыхивали и взрывались один за другим, и ни один вражеский самолет не мог даже приблизиться к рубежу сброса бомб. Наконец, после восьмого или девятого** сбитого самолета, немецким летчикам все это надоело, и они решили пролететь дальше на юг вдоль дороги — наверное, чтобы найти себе более безопасные в смысле противодействия цели. Но бойцы потомков выпустили в сторону уцелевших самолетов несколько самонаводящихся зенитных реактивных снарядов, которые все попали в свои цели — после чего немцы развернулись и, облетев нас по большому кругу, сбросили бомбы на лес и удалились в сторону своего аэродрома. Налет был окончен, и, к моему величайшему удивлению, у нас обошлось почти без потерь. Почти — это потому, что один из молодых бойцов моего взвода, пришедший к нам с пополнением в начале августа, спрыгивая в противовоздушную щель, умудрился подвернуть себе ногу и теперь страдал от ужасной боли и стыда. Но это кому как повезет — кто-то за всю войну может не получить ни одной царапины, а кого-то вражеская пуля убивает как только увидит.
Примечание авторов:
* и хоть атакующие пикировщики прицельным огнем сбивали «Тунгуски», БМП-2 все равно открывали заградительный огонь. Делалось это для того, чтобы немцы не получили подсказки, какие из самоходных установок внизу являются самыми опасными врагами для бомбоштурмовой авиации и не начали бы целенаправленно охотиться на «Тунгуски».