Барон поднес бокал к носу, помотал, тяжело дыша, потом отхлебнул. Проглотил, почмокал губами. Это было вино двенадцатилетней выдержки, с моего места были отлично видны ножки, оставшиеся на бокале. Не думаю, что даже лучшее «Эгри Бикавер»[40] сравнится по густоте с этим…
– Не сицилийское… – тяжело вздохнул барон.
И отпил еще. Большей похвалы ждать и не следовало, настоящий сицилиец никогда не посмеет оскорбить свое вино, признав лучшим другое. Вино здесь как кровь: вдоволь и того и другого…
Крис поднялась на локте и посмотрела на меня. Полог из марли гасил остатки света, которыми одаривал нас угасающий день через открытое витражное окно…
Без полога от марли здесь нет спаса от насекомых…
– Знаешь… я все-таки не удержалась…
– К моему счастью.
Она толкнула меня в бок. Довольно больно.
– Я не про это, дурак… Я подсмотрела вашу… дневную церемонию.
– Думаю, не ты одна. Женщинам свойственно любопытство. И как?
– Странно… – она снова откинулась на спину, – я… цивилизованная женщина и попала… в какое-то варварство. Ты из мафии?
– Нет, – сказал я, – ни русский дворянин не может быть членом мафии, ни мафия не может принять в свои ряды никого, кто не родился бы с сицилийской кровью в жилах.
– Но они… принимали тебя как равного.
– Они мужчины. И я – мужчина. Здесь нельзя притворяться, как в цивилизованном мире…
Крис тяжело вздохнула:
– Страна мужчин. Я… цивилизованная женщина… испытываю болезненное влечение к варвару. Это нормально?
– Да. Ненормален тот мир, в котором ты росла.
– Чем же?
– Всем. Прежде всего отношением к женщинам. Ты знаешь, о чем спросят мужчину и женщину на пороге джанната?[41]
– Боюсь спросить, что такое джаннат.