– Ну, вот и пришли, – остановившись около покосившегося забора, окружавшего двор одного из домов, старуха гостеприимно распахнула калитку. – Заходи, господин жилец! Да! Оплату попрошу вперед.

– Так ты что – хозяйка, что ли? – удивился Лешка.

– Хозяйка, – Виринея важно ухмыльнулась. – Она самая и есть. Иначе б с чего я в гавани жильцов искала? Третьего дня у меня жильца одного убили – так, в пьяной драке пристукнули – а ведь такой хороший был человек, солидный и всегда платил вовремя. Вот комната после него и освободилась.

Алексей передернул плечами, однако особой брезгливости не выказал – мало ли кого там где убили?

Развязав пояс, вытащил завернутые в грязную тряпицу деньги, отсчитал, послюнявив пальцы:

– На вот тебе за три дня. Да, поесть бы не мешало!

– Сготовлю, – спрятав монеты, радостно закивала бабка. – Вот прямо сейчас рыбки пожарю. Вниз обедать спустишься, иль подать в комнату?

– В комнату давай. И вина хорошо бы.

– Сделаю. Ну, дорогой жилец, пошли, покажу твое жилище!

Обойдя очаг, сложенный из круглых камней прямо посередине небольшой залы, Алексей заметил сразу за ним несколько столов и скамеек, пока пустующих ввиду раннего времени. Сразу за столами виднелась грязная деревянная лестница – узкая, винтовая, с высокими ступеньками из местами прогнивших и требующих немедленной замены досок. Когда содержательница доходного дома, запалив сальную свечку, ступила на сие ветхое сооружение, тут же послышался противный скрип. Лестница зашаталась, задвигалась, словно бы собиралась тотчас же развалиться.

– На каком этаже хоть? – опасливо осведомился беглец.

– На втором, мой господин, на втором. На самом верхнем! А там и хорошо – от солнышка-то куда теплее!

Второй – так, на римский манер – именовался, говоря по-русски – третий этаж. Первый – обычно нежилой, этажом нигде не считался. И правильно, наверное.

– Ну – вот! – протиснувшись по темному коридору, Виринея Паскудница распахнула крайнюю дверь. – Вот твое жилище – живи!

Новый жилец на миг задержался у двери:

– Это что же, тут никаких запоров нет?

– Снутри-то есть – вон, засовчик.

– А снаружи?

– Так ты ж, сам говоришь – философ. Что у тебя красть-то? Разве только мысли.

Лешка только крякнул – вот так ехидная бабка!