— Тоже верно. — Хардай чуть улыбнулся. — И все же настоятельно советовал бы тебе задержаться ненадолго.
— Но, учитель…
— Кабо прекрасно обойдется какое-то время и сам. Тем более у ватаги впереди, надеюсь, не столько бои с походами, сколько беседы и обустройство. Если же ты не отдохнешь, то начнешь ошибаться.
— Он вовсе не кажется уставшим, учитель, — фыркнул Дайсар. — Это вчера в потемках почудилось, а нынче отмылся, переоделся… Вполне бодр, даже округлился как будто. Отъелся, кабанчик, на родных харчах…
— Не сомневаюсь, ваши тела вынесут испытания, им выпадало и не такое. Я об усталости душевной, что опаснее многократно. Пока вижу ее отсвет в твоих глазах, Шагалан, останешься в лагере. А тело… Слышал, тебя ранили?
— Пустяки, учитель, зарубцевалось.
— Тогда не обязательно валяться у огня, присоединись к занятиям остальных. В своих бесконечных разъездах вы наверняка сильно от них отстали.
— Зато обрели живой опыт.
Мастер секунду изучал Шагалана пристальным взглядом.
— Да, это трудно переоценить. Отдохнешь деньков пять, и назад. Наметили с Кабо точки встреч? Золотую жилу Сегеша будете опекать вдвоем, она того заслуживает. Правда, большие концы получатся… Интересно, что ответит старик на ваше предложение перебраться поближе к теплу, на юг?
На блестящей от влаги площадке работало семеро. Пятеро сосредоточенно крутили шесты, чье мерное гудение разносилось вокруг, двое других порывались затеять схватку. Что-то никак не ладилось, мастер Очата то и дело останавливал юношей и разъяснял тонкости. Не привлекая внимания, Шагалан прочавкал по грязи, переступил неглубокую канавку. Земля на площадке давно не воспринимала воду, убитая до состояния камня множеством старательных детских ножек. Перед занятием все лужи тщательно разгонялись метлами, но сейчас нудный дождь успел наполнить их опять. Угодив в одну такую босой подошвой, разведчик поежился от холода, буркнул сам себе: «Привыкай заново обходиться без сапог, неженка».
Поддел ногой валяющийся шест, поймал, взвесил на руке. Когда-то они начинали с тоненьких прутиков, которые, впрочем, к концу занятия казались уже свинцовыми. Дети росли, и вместе с ними, как по волшебству, росли их снаряды. Нынешние шесты, пожалуй, сгодились бы окрестным селянам на оглобли. Иного оружия было мало, хватало лишь для поверхностного знакомства, основные тренировки проводили по-прежнему с деревом. Раньше ребят это, помнится, очень беспокоило. Не по себе становилось Шагалану, когда он представлял, как выходят они с дрекольем на закованных в броню солдат. Смутно надеялись на помощь с другого конца света, поговаривали о возможных закупках в Валесте, но главным образом опасения понуждали еще неистовее совершенствовать собственные тела. Это и решило вопрос, тревоги затихли сами собой. Закаленные мышцы и просветленный дух успели даже выдержать экзамен — атаку отборных карателей, отряженных Гонсетом…
Работающие рядом на высочайших скоростях ребята не повели и бровью, хотя Шагалан точно знал, что его появление заметил каждый. Только мастер Очата переглянулся со странником и поприветствовал легким кивком. Разведчик отправился на свободный угол площадки, постоял, покачивая шестом. Он давненько не занимался серьезно, однако сознание нащупало привычное русло, оружие начало терять вес, все больше сливаясь с бойцом. Юноша вдохнул, выдохом запустил первый, неспешный оборот. Чуть хрустнули кое-где суставы, зато мышцы взвыли радостно, истосковавшиеся по любимому разгулу. Медленно разгоняясь, Шагалан словно прослушивал себя, следил за подключением глубинных сил. Вращение шеста неуклонно убыстрялось, и вот он уже ровно зажужжал, обратившись в неразрывный кокон. Ощущение восхитительное. Наверное, стоило прервать занятия на месяц-полтора, чтобы почувствовать такое с прежней свежестью. Захваченный подзабытым порывом, Шагалан накручивал и накручивал на свой кокон новые нити…
Раньше всего сдало дыхание. Затем заныли плечи. Юноша вдруг осознал, что долго взятый темп не вытерпит. Сколько продолжался этот бешеный танец? Может, минуту, а может, и час. Впрочем, нет, на час он вряд ли смел рассчитывать в нынешнем состоянии. Чувствуя, как силы, будто воздух у ныряльщика, иссякают, кинулся в последний, отчаянный вихрь за грань дыхания. Волчком пошел по краю площадки, нарезая, мерещилось, самый дождь обезумевшим оружием, взвился в пируэте, с размаху обрушил шест плашмя на землю, взбив фонтаны брызг… Да там и оставил. Жадно дыша, выпрямился. По телу змеились вперемешку капли пота, дождя и воды из луж. Никакого холода, юноша пылал как в огне, тяжело переминался на подрагивающих ногах.
Выяснилось, что остальные шестовики уже прекратили работу. То ли закончили тренировку, то ли отвлеклись-таки на интересное зрелище. Во всяком случае, они дружно уселись в ряд на бревне, заменявшем скамью, и встретили финал выступления разрозненными криками. Пара кулачных бойцов еще длила подобие схватки, хотя тоже больше теперь обменивалась шутками с товарищами. Звонко хлопнув обоих болтунов по бритым макушкам, мастер Очата направился через площадку к Шагалану. Подошел, молча принял поклон, молча оглядел с головы до пят, коснулся пальцами груди, живота. Без тени улыбки произнес.
— Наполнение хорошее, друг мой. Пожалуй, даже отменное. Движения чистые. Выносливость слабая. Понимаю всю специфику разведчиков, но это слабо и для них.
Юноша, не имея что возразить, вновь поклонился.
— Охотники — искусные бойцы, — продолжал хардай, — однако если ты не намерен провести жизнь в лесу, то обязан готовиться и к полевому бою. Наслышан о ваших подвигах по ту сторону пролива, но это же не повод запустить тренировки? Нас слишком мало, бои получатся по преимуществу групповые, толпа на одного. Сам знаешь, изощренная техника тут спасает далеко не всегда. Недаром говорят: хороший охотник уверенно бьет сечевика, сечевик — полсотни солдат, а полсотни солдат задавят охотника. А ты… Сомневаюсь, что одолеешь сейчас и единственного приличного соперника.
— Сейчас навряд ли, учитель, — с трудом восстанавливая дыхание, согласился Шагалан.
Очата недовольно покосился, кивнул.