Что же это такое пищит?! Я повернул голову влево и возле закрытого белыми жалюзи окна увидел кучу аппаратов с мигающими лампочками, от которых к моей постели тянулись какие-то разноцветные провода. Причём эти аппараты показались мне отдалённо знакомыми. Плюс от моей вены левой руки тянулся катетер капельницы. Это явно больничная палата, но оборудование…. Оборудование явно не могло относиться к середине XX века!

Получается, либо я провёл в беспамятстве не один десяток лет, либо… Я поднял левую руку и посмотрел на ладонь. Не такая уж и старческая, пятен пигментации нет, кожа даже помоложе выглядит, чем на пятьдесят с хвостиком. И, самое главное, никакого намёка на шрам от удара ножом, лезвие которого пробило мою ладонь насквозь во время драки в баре.

Сердце моё пустилось вскачь, я оглянулся в поисках зеркала, и в этот момент дверь палаты распахнулась, а в дверном проёме нарисовалась симпатичная медсестра. Увидев меня, она округлила глаза, на мгновение замерла, и вдруг сорвалась обратно в коридор, даже забыл прикрыть дверь. А ещё спустя минуту вернулась уже в сопровождении очкастого мужчины лет сорока пяти.

– Так-так-так, – пробормотал тот, склоняясь надо мной.

На груди вновь прибывшего обнаружился бэйджик с надписью: «Заведующий отделением, профессор Климашевич А. В.».

– Где я?

Я скорее просипел, чем выговорил эти слова, и прокашлялся.

– Вы в Центральном институте травматологии и ортопедии. Вы помните, как вас зовут?

– Да, я Фил… Ефим Сорокин.

Профессор обернулся к медсестре, чуть заметно кивнул, и та вписала что-то шариковой ручкой на листе бумаги, лежавшем на пластиковой подложке.

– Доктор.

– Да, Ефим Николаевич, – всем своим видом выразил участие профессор.

– Какой сейчас год?

Тот нахмурился, снова кивнул сестричке, и шариковая ручка вновь забегала по бумаге.

– Скажите, Ефим Николаевич, что вы запомнили последнее, прежде чем…

– Прежде чем что?

Теперь, прокашлявшись, я говорил более уверенно.

– Прежде чем потеряли сознание.

– Я прыгал с парашютом…

– Так, – подбодрил меня профессор.