Кстати, о свадьбе. Пока мои бойцы рубили лес (в этом деле они разбираются куда лучше меня), мы скатались к матушке Рунгерд.

Пока мама с дочкой обсуждали дела грядущего осенью бракосочетания, я тетешкался с сыном. С моим сыном.

Так вышло, что первой моей любимой на славном острове Сёлунд стала не моя невеста Гудрун, а ее замечательная во всех отношениях матушка: красавица-колдунья с королевскими манерами и огненным темпераментом. От этой самой огненной страсти и появился на свет маленький Хельгу. То есть для всех, кроме нас с Рунгерд, его папой числился некий неопределенный бог (для мистичных скандинавов — нормальная ситуация), но вскорости, а точнее, сразу после нашей свадьбы, я намеревался усыновить малыша по всем местным законам, что юридически производило Хельгу в мои прямые наследники.

Впрочем, жить он всё равно останется с матерью. И это правильно. На фига младенцу страшный волосатый папа? Хотя насчет «страшный» это я загнул. Ни фига этот карапузик не боялся. Ни меня, ни собак, ни вырезанных из дерева страшных дядек — домашних богов.

Сын — это здорово! Вырастет — будет со мной в вики ходить. И Вихорёк, который к тому времени станет могучим воином, будет его опекать. На правах старшего названого брата. Ну да к этому времени мы с Гудрун ему еще братьев заделаем. И сестричек парочку.

— Не знаю, зачем я так поступила, мама, — с искренним огорчением проговорила Гудрун. — Ульф спрашивал меня… Я не знала, что ответить. Брат сказал: Гримар едва не убил его… А Ульф не стал его убивать. Тоже не понимаю — почему.

Нож в ее руках мелькал, как стрекозиное крылышко. Отделенные от костей рыбные ломти аккуратными горками выстраивались на разделочной доске. Горок было много. Накормить несколько десятков человек — непростое дело. Хотя для Гудрун — дело привычное. Ей нравилось готовить. Такой у нее дар. И еда получалась не хуже, чем пиво.

— Это дела мужчин, — сказала Рунгерд.

— Может, и так. — Гудрун подхватила следующую рыбину, живую, зевающую жабрами. Взмах ножа — и отсеченная голова плюхнулась в деревянную кадушку с объедками. Еще один взмах — туда же отправились потроха. — Но я бы убила любого, кто попробовал бы отнять у меня Ульфа. — Еще один промельк ножа — и две пяди рыбьей плоти разошлись, обнажив позвоночник.

Всякий, кто взглянул бы сейчас на то, как Гудрун управляется с ножом, ни на миг не усомнился бы в том, что ее угроза — не пустые слова. И правильно.

— Это в тебе говорит кровь твоего отца Сваре Медведя, моя маленькая Гудрун. Порченая кровь.

— Это что же: я могу стать оборотнем? — Нож остановился. — Ты никогда мне об этом не говорила, мама!

— Нет, оборотнем ты не станешь, — успокоила ее Гудрун. — Ярость Одина не для женщин. Но кровь отца может столкнуть тебя с правильной дороги. Заставить сделать то, что делать не надо. Сделать что-то, чтобы кровь пролилась.

— Убить кого-то?

— Или понуждать мужчин убивать друг друга.

Рунгерд бросила взгляд на воду в котле: вот-вот закипит…

— Я не хотела смерти Гримара! — воскликнула Гудрун. — Он же наш родич!

— Он — дурень! — заявила Рунгерд сердито. — Я бы сказала ему об этом, да он не станет меня слушать, потому что я — женщина. Такие, как он, думают, что мир принадлежит им. И таким частенько достается желаемое. Если богам это угодно. Однако они тут же теряют полученное. Часто — по собственной глупости. Гримар Короткая Шея из-за собственной глупости едва не расстался с жизнью.

— Но Гримар мог сам убить Ульфа! — возразила Гудрун. — И остался бы в живых.

Нож вновь замелькал, превращая здоровенную рыбину в аккуратные светлые пластинки.