— Мариату, помнишь женщину, которая разговаривала с тобой у автобусной остановки? — спросил он однажды.

Я кивнула. Высокая худая дама в темно-синей юбке и белой блузке спросила меня:

— Где твоя семья? Где ты сейчас живешь? Почему тебе отрезали руки?

Как всегда, услышав такие вопросы, я подумала: «Вам-то что? Вряд ли я сильно отличаюсь от других фритаунских девчонок, лишившихся рук на войне». Тем не менее я ответила:

— Мама у меня в деревне. Сейчас я живу в больнице с кузенами. Почему мятежники отрезали мне руки, я не знаю.

Та женщина положила мне в пакет двадцать пять тысяч леоне — целое состояние. Больше мне не удавалось собрать даже за день попрошайничества.

— Думаю, она хотела тебя удочерить, — сказал Мохамед, подмигивая. — Тебя обязательно удочерят, Мариату, — повторил он. — Именно тебя.

Мохамед не сомневался, что из нас четверых у меня больше шансов попасть в богатую семью. Мы находились в больнице около месяца и часто слышали, что богачи из Фритауна и даже из других стран усыновляют раненных на войне детей.

Сперва я не поняла, что означает удочерение, но Мохамед объяснил: это не слишком отличается от того, как мои мама с папой отправили меня жить к Мари. Я даже позволила себе немного помечтать о том, каково будет стать дочерью в другой, богатой семье: красивая одежда, еда, когда захочется, спокойный сон по ночам. Все эти блага были у нас в Магборо.

Потом в мысли мне ворвались мерзкие слова, которыми меня встречали как минимум раз в день: «Что с тобой случилось, маленькая попрошайка?»

Мимо проехал микроавтобус пода-пода. Двое подростков высунулись из окон и принялись меня дразнить.

— Ты хоть есть самостоятельно можешь? — спросил один.

— Похоже, ты оказалась не в то время не в том месте! — проорал второй. — Теперь без няньки не проживешь!

Я упорно смотрела вниз, притворяясь, что не слышу, но жестокие слова ножом вонзались мне в сердце. Горло свело судорогой. Мне снова захотелось себя убить.

«Почему это случилось именно со мной?» — злилась я.