..а ведь сейчас я мог быть уже заместителем начальника генерального Штаба…
— Мы находимся в достаточно неловком положении. С одной стороны, мы готовы к мирному разрешению, разумеется, с учетом нового баланса сил, коль скоро он имеет место быть. Но, учитывая последовательное неприятие английской стороной всех наших инициатив, нам приходится учитывать и менее благостный вариант…
Чай почти остыл, Василевский пил, не чувствуя вкуса. Легкий ветерок холодил лицо, очень кстати, не позволяя собраться мельчайшим капелькам пота. Слово было сказано.
— Да, нам тоже приходится учитывать такую возможность, — сказал, наконец, после довольно продолжительного молчания президент. — И хотя эти события происходят вдали от нас, нам объективно необходимо выработать некое… отношение к ним.
Василевский устал держать улыбку и спрятал секундную гримасу в чашке, сделав очередной глоток. Получилось очень естественно — смена выражения с безмятежно — улыбчивого на сосредоточено — внимательное.
— Мы сожалеем по поводу развернувшейся за океаном войны, — ровно и монотонно заговорил президент, — хотя эти события происходят далеко от нас, они нарушают законы божеские и человеческие, противореча природе и морали. Мы равно осуждаем все стороны конфликта. Потому, что в подобного рода ситуациях практически невозможно указать однозначного виновного и зачинателя. Разумеется, мы были бы совершенно не рады дальнейшему развитию ваших… разногласий. Более того, это было бы совершенно неприемлемо. Но, к сожалению, Соединенные Штаты лишены возможности каким либо образом повлиять на ситуацию. Мы скорбим о печальной участи народов Европы, которые никак не обретут покой и мирное процветание. И надеемся, что вы сможете своими силами разрешить все разногласия.
— Ваши слова вселяют в меня надежду, господин президент, — сказал Василевский, — однако, зачастую мысли лидера слишком глубоки, чтобы их смысл и дальновидность могли оценить его советники и помощники. Насколько они разделяют ваши идеалы?
— Америка — демократическая страна, с давними традициями свободы мысли и действия. Но наша сила заключается в умении сочетать свободу и необходимую самодисциплину. Не скрою, далеко не все мои коллеги разделяют мои… идеалы. Но я приложу все старания, чтобы уделом моей страны стал мир и торговля, а не война и разрушение. И я отнюдь не одинок в этом стремлении. Свободный мир, в котором свободные люди свободно продают и покупают — вот наша цель, и мы посильно будем стремиться к ней.
— Ваши намерения вызывают у меня чувство глубокого уважения. Не будете ли вы против, если я донесу вашу принципиальную позицию до внимания моих советских коллег?
— Нисколько. Разумеется, при условии, что это откровение не станет достоянием широкой общественности. Сказанное в тиши и покое, в дружеской беседе за чашкой чая может быть превратно понято и ложно истолковано… как принято говорить у вас — "широкими народными массами".
— Господин президент, я слишком ценю те дружеские отношения, что, смею надеяться, связали нас, несмотря на различия в происхождении, вере и убеждениях. Можете быть абсолютно уверены, наша дружеская беседа никогда не станет достоянием недоброжелательных ушей.
Они выпили еще по чашке, и Василевский вежливо откланялся. Немедленно по возвращении в посольство, он отправил шифротелеграмму в Москву. Ее доставили Сталину через час после того, как он получил ответ из Марксштадта.
Генеральный секретарь долго сидел, положив их бок о бок — два листка папиросной бумаги, несколько коротких слов на каждом. Наконец, он поднял телефонную трубку.
— Вызовите товарища Хлопотина. Немедленно.
Поздним вечером, когда пока еще по — зимнему ранняя и холодная ночь опускалась на засыпающую Москву, от неприметной станции на окраине города отошел небольшой состав из семи вагонов. Его тянул внешне совершенно неотличимый от обычного Д/А20(л), но изготовленный по специальному заказу, бронированный тепловоз, перед собой он толкал контрольную платформу.
Мрачный и черный как государственная тайна, теряясь во тьме — ни одного огня кроме проблескового маячка, ни проблеска в плотно зашторенных окнах — поезд литеры "А", набирая скорость, двинулся на запад.
Глава 13
Вечерело. Легкий вечерний морозец щипал кончики ушей и нос. Привыкший к американской жаре и африканскому пеклу Солодин чувствовал себя неуютно даже в куда более теплой Европе, а здесь просто замерзал, вызывая подтрунивание и шутки сослуживцев, очень осторожные и деликатные. Но сейчас он не шел, а буквально летел, с нетерпением ожидая, когда из‑за поворота появится небольшой одноэтажный домик из четырех комнат с чердаком и пристройкой, старенький, покрашенный облупившейся синей краской. Но родной, в котором его ждет жена, ужин и семейный вечер.
Возвращение домой было для Солодина праздником. Небольшим, зато почти ежедневным. Обычным людям трудно понять удовольствие, которое можно получить просто от приближения к дому (пусть не собственному, пусть всего лишь съемному, но все же отдельному и почти своему), от предвкушения встречи с женой, домашнего ужина, неспешной беседы на сон грядущий. Оценить волшебство домашнего очага и семейной жизни в полной мере может лишь тот, кто много лет спал под открытым небом и считал за большой деликатес кусок мяса, сырой внутри и торопливо обугленный снаружи. Про женщин же милосердно умолчим.
Поэтому Солодин бодро шел домой, быстрым, размашистым шагом, жизнерадостно размахивая портфелем. Жить было весело, жить было хорошо, как и обещал товарищ Сталин. Во всяком случае, полковник старательно и вполне успешно себя в этом убеждал. К напутствию Черкасова он отнесся очень серьезно. Разговор с генералом стал своего рода толчком, сдвинувшим с горной вершины долго скапливавшиеся пласты снега. Солодин всегда думал быстро, а долгие годы опасной жизни приучили думать еще и правильно, поэтому одного разговора ему хватило для переосмысления последних шести месяцев своей жизни. Переосмысления, извлечения уроков и прокладки дальнейшего жизненного курса.