– Может быть, это разумно. Воздержание, самоограничение, вдумчивость, самоотверженность были нужны в эпоху варварства, когда жизнь подвергалась опасностям.

Человек был смел перед лицом непобежденной природы.

Но теперь он покорил природу для своих практических целей. Политикой управляет Острог с черной полицией, люди же развлекаются.

Он снова посмотрел на танцующих.

– Развлекаются…

– И у них бывают тяжелые минуты, – сказал маленький японец.

– Они все выглядят молодыми. Я здесь, конечно, самый старый. А в свое время я считался человеком средних лет.

– Это все молодежь. В наших городах мало стариков среди представителей этого класса.

– Почему?

– Жизнь старика в наше время не очень-то приятная, если он не может нанять сиделок и любовниц. У нас существует так называемая эвтаназия.

– А! Эвтаназия! – сказал Грэхэм. – Другими словами, легкая смерть?

– Да, легкая смерть. Последнее удовольствие. Компания Эвтаназии отлично это делает. Вы вносите плату (это стоит довольно дорого), затем отправляетесь в Города

Наслаждений и возвращаетесь истомленным, больным.

– Многое мне пока еще непонятно, – заметил Грэхэм. –

Но во всем этом есть своя логика. Наша броня суровой добродетели, жестоких ограничений являлась следствием опасности и риска. Но уже в наше время стоики и пуритане стали редкостью. Раньше человек избегал страданий, теперь же ищет наслаждений. Вот и вся разница. Цивилизация изгнала страдание и опасность, по крайней мере для обеспеченных людей. А ведь у вас только обеспеченные имеют значение. Я проспал целых двести лет.

С минуту, облокотясь на балюстраду, они молча любовались сложными фигурами танца. Действительно, зрелище было великолепное.

– Ей-богу, – сказал вдруг Грэхэм, – я предпочел бы умирать от ран в снегу, чем стать одним из этих нарумяненных глупцов.

– В снегу вы, вероятно, одумались бы, – возразил

Асано.

– Я недостаточно цивилизован, – продолжал Грэхэм, не слушая его, – и в этом все мое несчастье. Я дикарь каменного века. А у этих людей уже иссяк источник гнева, страха и негодования. Они привыкли вести веселую жизнь и не знают забот. Вы должны примириться с моими предрассудками и возмущением человека девятнадцатого столетия. Эти люди, – говорите вы, – привилегированные рабочие, и они танцуют, когда другие сражаются и умирают в