– А что не простят?
– Любви. – Крина нежно меня поцеловала в ухо, отчего там сразу стало щекотно. – Вот все остальное можно, а пищу нельзя любить, она может только нравиться…
– Мы никому не скажем, – усмехнулся я, настроение у меня сразу поднялось, приворожила она меня, что ли? Только непохоже, она и сама со своими чувствами борется. – Будешь всем рассказывать, что я – твоя новая игрушка. Не может же это длиться вечность? Когда-нибудь пройдет…
– Всякое бывает. В нашей библиотеке записана одна история о таких влюбленных, она плохо кончилась, они умерли…
– А такие истории всегда плохо кончаются. – Я встал и начал одеваться. – Поэтому в мире никто никого не любит, и мы не будем, когда сможем.
– А вдруг не сможем? Если так и будем любить друг друга вечно?
– Тогда все закончится печально. – Я поднял ее и поцеловал. – Только нельзя ничего пока изменить, значит, нужно ждать, когда это само пройдет.
– Любовь – самая настоящая беда, но мне нравится. – Крина задумчиво посмотрела на меня. – Только сейчас начала понимать, какая же это глупость. Ты некрасивый, неумный и неловкий, одно слово – пища. Надеюсь, это ненадолго? Слушай, а может, ты меня приворожил?
– Сам тебя об этом хотел спросить, у меня-то точно времени не было к ворожеям ходить, я в это время задание жрецов исполнял.
– Я бы магию почувствовала сразу. – Девушка посмотрела на балахон, потом снова решительно запихнула его в мешок. – Так что ты не мог, а я не такая дура, чтобы привязывать к себе пищу. Получается, это естественное чувство, и это значит, что от него так просто не избавишься.
– Почему? Сходим в городе к шептунье, пошепчет на ушко, и все!
– Нам ни одна колдунья не поможет…
– Почему?
– А сам хоть раз подумать можешь? – Девушка проверила лямки, потом поставила мешок на землю так, чтобы его можно было надеть на четвереньках, для этого у нее на мешке оказались особые приспособления. А мне на нее смотреть было одно удовольствие: голая девушка, да еще желанная, – может ли быть зрелище приятнее? – Навеять такие чувства способны только боги, и какая ведьма по силе с ними сравнится?
– Я таких не знаю…
– Я тоже. – Крина улыбнулась. – Отворачивайся, иначе увидишь, как твоя возлюбленная превратится в дикого зверя.
– Волчицей ты мне тоже нравишься, но всегда страшно, что ты меня съешь.
– А что? Мысль хорошая, съем тебя, и все чувства окажутся у меня внутри. – Она встала на четвереньки и завертелась. – Ладно, нам пора идти.
– Есть хочу, в желудке бурчит, – недовольно проговорил я. – У меня со вчерашнего дня ни крошки во рту не было.
Но меня никто не слушал, кожа Крины потемнела, ее покрыли жесткие, серые волосы. Тело стало вытягиваться, появился хвост – и вот вместо моей любимой на траве стояла волчица и смотрела на меня желтыми пронзительными глазами. Недовольно фыркнув, подлезла под свой мешок, и он оказался на ней. Это было исполнено так ловко, что чувствовалось – подобное проделывалось множество раз. Волчица сердито тявкнула на меня.