"Каждый только для себя"-неожиданно и как-то досадно дошла до Динстона банальная истина. Вернее не то, что каждый за себя, а то что именно вообще все, кого ни спроси, от мала до велика только о себе и думают и на всех им одинаково наплевать: президент ты или какой бомж с ближайшего двора. Он не заметил, как с мыслей снова перешел на слова и ругательства. — "Шкурные сволочи. Бабьи подъюбочники. Больше они никто и ни на что не способны. Поэтому с ними так трудно вести переговоры. Не мужики-слюнтяи".

От таких крутых казарменных мыслей у Динстона заломило в висках.

Он расслабился и тут же подскочил. Не заметил, как выпустил из рук дымящуюся сигарету, и она странно и подло закатилась ему под зад.

Снова ужасно выругался, отряхнулся, заорал на бедного шофера:

— Живей гони в посольство. Документы еще не оформлены. Самолет через два часа.

— Полицейских много на дорогах, — Спокойно и даже, как показалось Динстону, небрежно бросил шофер.

— Ай, — махнул рукой полковник, — и ты такой же баран, как эти язвенные китайцы. С вас даже шерсть некачественная на валенки в Сибирь.

На этом горевая судьбинушка полковника не закончилась. Он затерял какую-то важную бумажку и его долго не могли признать в родном посольстве. И только звонок из Вашингтона вернул бравому полковнику его доброе имя и заставил чиновников подчиниться.

— Вы у меня еще горько пожалеете за свой бюрократический цинизм, бумажные черви. Заготавливайте для себя места в очередях на биржу и лучше в малых странах, негодяи. Самолет его уже давно улетел, и полковник до следующего рейса три часа усердно распекал напуганных сотрудников за их неуважение к американскому флагу и его подданным.

Чисто по-солдатски он, конечно, был прав: намного правее многих. Но и дальше какая-то злая напасть преследовала его. Такого с ним отродясь не случалось: оступился при подъеме по трапу самолета, вывихнул сильно ногу и мешком покатился вниз. Спасибо хладнокровным подчиненным: вовремя подхватили. А так до самого низа еще катиться и катиться. В самом салоне лайнера одна древняя старушенция уж совсем нечаянно пролила ему горячий кофе на сорочку. Надо отдать должное полковнику: он молча перетерпел издевательство судьбы над собственной персоной. Но от переизбытка напряжения, чувств, накопившейся черной энергии неожиданно и срамно запустил долгого дурно пахнущего журавля.

После чего сник, съежился, злобно подумал о тайных проделках монахов, исчез в своем кресле и старался не показываться на глаза понятливым и деликатным пассажирам. Но все же нашелся какой-то негодяй остряк из задних рядов и, посмеиваясь, потребовал выйти указанному господину из помещения на свежий воздух. Хорошо, что телохранители не сплоховали.

Подошли к весельчаку, заехали ему кастетом и он до конца рейса успокоился.

Уснул и полковник. Благо, что с самолетом никаких неприятностей не произошло. Динстон вяло захрапел, забыв и себя, и окружающих, и все свои срочные важные дела, и все то, что так настырно досаждало ему в последнее отчетное время.