Глава 28

Мне очень захотелось, чтобы у меня тоже было какое-то памятное место. Только где его взять? В моей капсуле ничего особо интересного не происходило. В Саду Появившихся я и так торчала все время. Беседка была местом Лизы и Сережи. Теперь он там сидел один целыми днями и все время читал. Без Лизки разговор у нас как-то не клеился, и я старалась поменьше показываться в Саду.

Конечно, оставалась еще полянка в лесу. Раньше я часто туда наведывалась, но после появления этого Олега, она перестала быть только моей. Правда, можно было найти другую, но ведь она бы уже не была памятным местом? А мне очень нужно было привести мысли в порядок, как говорил Смотритель.

Я все-таки отправилась в глубь сада – в конце концов, Олег сказал, что прибежал туда за мячом. Не прилетит же его мяч два раза в одно и то же место.

И кто там сидел на бревнышке и с задумчивым видом чертил что-то в тетради?

– Привет, Философ! – обрадовался он. – Чего не приходила?

– А ты зачем пришел? – с досадой спросила я.

– Будешь так злиться, разжалую. Где твое философское отношение к жизни?

Я терпеть не могу, когда надо мной смеются. Когда Настя начинала меня дразнить, я сразу же выходила из себя и была готова кинуться на нее с кулаками. А вот на Олега почему-то так злиться не получалось. Хотя он все время говорил так, как будто хотел меня подразнить.

– Ладно, не дуйся как хомяк. Ты, кстати, видела в Хранилище хомяков? Знаешь, сколько они всего умеют прятать за щеки? – Олег быстро пощелкал по экранчику пальцем и показал мне забавного зверька с раздутыми щеками. – Видишь, похожа! Давай, садись сюда и рассказывай мне, чего ты такая злющая.

Не знаю, почему, но я послушалась и села рядом с ним. И все ему рассказала. Про маму с папой, Риту, Лизку и Сережу, про то, как Смотритель хотел унести свою сестру из дома. И как он подбирает брошенные сорванные цветы. И про морщинки вокруг глаз. И про маминых учеников и бабушкины вязаные носки. И про папу и Интернет. И про то, как я поняла, что такое счастье, а теперь как будто опять забыла. И еще о смерти, которая, оказывается, такая же, как рождение. И как мама трет имбирь и бросает его в горячий чай. А папе нравится потом подносить мамины руки к лицу и дышать. А я даже не знаю, как он пахнет, этот имбирь. И узнаю еще очень нескоро.

Не знаю, сколько я говорила. Но Олег ни разу меня не перебил. Только все время чертил что-то в своей тетрадке. Но я видела, что он слушает меня внимательно. И не делает вид, как написано в книжке про этикет, а ему взаправду интересно.

Потом я замолчала. И он тоже молчал. Мне стало стыдно, что я так разболталась, и я спросила, чтобы хоть что-нибудь спросить:

– А ты что там рисуешь?

– Это мост, – он показал мне красивый рисунок огромного моста с башенками, а под ним – какой-то чертеж со стрелочками и цифрами. – Я хочу построить самый большой мост в мире.

– Ого, – сказала я.

– Я понял, кто ты, – Олег перелистнул страницу блокнота. – Ты не философ. И уж тем более не изобретатель лекарств. Наверное, ты Родишься и станешь писателем. Здорово у тебя получается рассказывать разные истории.

Честно говоря, я и сама давным-давно забыла про свое лекарство. Уже даже не помню, что я там собиралась лечить. Просто на одном из занятий нам сказали, что каждый человек способен сделать что-то великое – сочинить прекрасную музыку, прекратить войну или подарить человечеству лекарство от смертельной болезни. Музыка, которую я в основном слышала, – пиликанье Лизиной мамы. И, честно говоря, никакого желания становиться музыкантом оно у меня не вызывало. Как прекращать войны, я не очень представляла. Я даже не поняла, зачем их вообще начинают. А вот про лекарство мне понравилось. Я даже кое-что почитала об этом. Правда, не про то, как собственно их изобретать. А про то, что все начнут тебя уважать и, может, даже дадут специальную награду.

– А разве это кому-нибудь интересно будет читать? – спросила я у Олега. – Ведь никто не знает моих родителей и Лизку…