— Нет, этого не может быть. Я, верно, в бреду… Где Мэй?.. Мэй!

— Оставь Мэя, братик, — наигранно дружелюбно произнес дух. — Я не со злом к тебе пришел.

— Так скажи наконец, зачем ты здесь? — взмолился хунтайджи.

— За всеми приходят. Иначе, ты можешь заблудиться.

— Но ты ведь сказал, что я не умер!

— Я сказал, еще не умер.

— И когда наступит мой срок?

— Этого я сказать не могу. Прости. Я буду приходить лишь тогда, когда ты ближе всего подбираешься к царству мертвых.

Слова карлика заставили Батура задуматься.

— Мне грозит смерть?

— Ты должен отвести свое войско от ущелья! — потребовал вдруг дух, на этот раз без всякого жеманничанья. — Нельзя строить страну на крови.

— Что ты болтаешь? — заорал хунтайджи. Его внутреннее состояние менялось со скоростью выпущенной стрелы.

— Болтать я не научился, — возразил призрак. — Я умер, даже не пожив.

— Моя мать была здорова, как молодая лань. Она бы выносила и тройню… — стал сомневаться хунтайджи.

— Твоя мать здесь не при чем. Моей матерью должна была стать не она. Твой отец имел еще одну жену. Ее звали Алтангэрэл. Ни ты, ни твои братья не знали о ней, поскольку она умерла молодой. Жена долго не могла подарить мужу первенца, и тогда Хара-Хула женился второй раз. Его избранницей стала Алтангэрэл. И она отяжелела первой. Твоя мать не могла позволить, чтобы наследника родила другая. Ведь это грозило ей утратой власти и потерей своего положения. Такого позора твоя матушка точно бы не снесла. И тогда она пошла на подлость: задушила беременную младшую жену хунтайджи, когда та спала. А я умер в ее утробе.

— Ты врешь! — зашипел Батур. — Врешь!

— Думай не об этом, глупец! Подумай о своих намерениях. Ойратами должен править лев, а не цепной пес на службе маньчжурских обезьян. Защити свою землю, прежде чем пойдешь покорять чужую! Это все, что я хотел сказать тебе сегодня. Жди второй встречи. Третья будет последней, так что думай быстрее.

Уродливый карлик снова превратился в белое облако, которое вскоре растаяло. В глазах Батура резко потемнело, а затем он открыл веки. Первое, что увидел хунтайджи, — сморщившиеся щелки глаз Мэя. Монах сидел рядом, скрестив под себя ноги. Руки он положил на колени, а голову низко склонил. Его глаза были чуть приоткрыты.

Эрдэни лежал на той же походной подстилке, на которую его уложили обеспокоенные нойоны.

— Как долго меня не было? — тихо спросил Батур у монаха.