Я посмотрел на большие напольные часы. Полшестого вечера. Брежнев, скорее всего, в Завидово. Это Тверская область, три часа езды от Москвы. Если выехать прямо сейчас, то полдевятого будем на месте.
— Николай Анисимович, Юрий Михайлович — помедлил, подбирая слова — Я часто перед вами ручался головой. Перед обоими турнирами по боксу, где взял золото, перед созданием студии и ансамбля, после чего, мы трижды выступали на государственных концертах. Нам, стоя аплодировали высшие государственные деятели. Нас, снимало телевидение. Песню «Феличита», слушают по всему миру. Группу «Красные звезды», пригласили на фестиваль, в Сан-Ремо. Мы первые, придумали снимать телевизионное сопровождение, для наших песен. Никто на Западе, такого не делает.
Есть контакт! Генералы, впились в меня глазами.
— И вот настал момент, когда мне нечем перед вами поручиться — я развел руками — Все складывается так, что мой… наш успех… не нужен стране.
— Даже не смей, так говорить! — вскинулся Щелоков.
— Витя, не говори глупостей — поддержал его Чурбанов.
Повисло тяжелое молчание.
— Я просто устал — поникшие плечи, закрытые глаза — Возможно, это не мое. Мы, просто, жили с мамой в Ленинграде, я ходил в школу… Теперь, у меня своя студия, ансамбль, спецшкола, всесоюзные турниры. Вчера, я спал пять часов. На занятия в школу, к восьми утра. Будильник, на шесть тридцать. После обеда, в студию. Переодеться. Две репетиции, записать слова новой песни. Сделать уроки. На следующий день, в Останкино…
Щелоков с Чурбановым переглянулись. Проняло. Черт! Как же тяжело, манипулировать людьми… Мне подливают чай в кружку, хлопают по плечам.
— Юра, а где сейчас Галя? — интересуется Щелоков.
— Дома — с некоторой запинкой отвечает Чурбанов — Едем в Завидово?
Все-таки, они одна команда. Понимают друг друга с полуслова.
— Да — твердо отвечает Николай Анисимович — Звони!
Четверг, 28-е декабря 1978, ночь
Завидово.
Ехали мы, конечно, не три часа, а все четыре. Дороги завалило снегом, кортеж держал скорость не выше 90 км. в час. Как же темно в России! Стоило, только выехать из Москвы, как тут же закончилось дорожное освещение. Мрачный Клин, темный Солнечногорск (какая ирония!) и вот, мы на месте. Пока ехали, я успел задремать на заднем сиденье министерской «Волги». Разбудил меня, офицер охраны. Долго светил фонариком, разглядывая то салон, то какую-то бумагу. У меня, как у кота Матроскина, из документов — усы, лапы и хвост. Паспорт выдадут, только через год, а в свидетельстве о рождении фотографии нет. Да и нет, свидетельства с собой. Но, все-таки, пустили.
Брежнев спал. Какой сюрприз! Сам же читал в айфоне, что у Генерального — барбитуратная зависимость. Уже несколько лет, пьет снотворное горстями, ругает охрану, когда та его пытается будить. Отсюда, кстати, и ускоренное дряхление, несвязная речь. Чазов с докторами, даже пустышки в таблетках пытаются подсовывать — настолько велика проблема.
К Щелокову вышел начальник охраны из девятки, они коротко переговорили и нас повели к деревянному, двухэтажному гостевому дому.
— Леонид Ильич, лег спать — изрек банальность Чурбанов, помогая жене снять шубу. Черные соболя, тысячи три рублей.
В холле был телефон и я тут же бросился к нему. Разговор с мамой, выдался тяжелым. Упреки, внушения — на меня обрушилась вся буря безусловной материнской любви и волнения. Спасение пришло со стороны Галины Леонидовны. Послушав, мои невнятные оправдания, она взяла трубку и смогла успокоить маму.