На 31 августа 1942 года: «В 215 сд[4] — в стрелковых полках осталось по 40–50 штыков» (донесение).
— Эва, птюшки полетели. Осень пришла.
Лавиной идут наши войска сюда, под Ржев. Переброска с одного участка на другой тоже днем. Войска идут открыто, громко. Это входит, вероятно, в задачу: устрашить противника.
Осенняя тишь. Лазурное небо. Томительное безлюдье, странно уцелевшие ряды изб. Жителей немцы угнали заранее, а поджечь деревню не успели — выбиты внезапно.
Здесь работала немецкая прессовальная машина. Машины нет. Остались горы спрессованной плитами соломы — готовились вывезти в Германию.
В сарае. Столом и табуретами нам служат те же соломенные плиты. Нас двое: я и пленный — рослый немолодой немец. Обычные вопросы к нему: об огневых точках, о стыках частей, о пополнении и прочем. И всегда что-то еще сверх того, хотя и впустую: зачем, к примеру, пришли сюда?
Он вдруг встает, загородив собой проем распахнутой двери — в сарае становится почти темно, — с торжественной решимостью говорит добросовестно: это веление фюрера — Россия должна пасть, чтобы мы могли разбить своего главного врага — Англию.
Я вдруг чувствую, как в эти минуты реальное и фантастическое сомкнулось. И что мне не забыть: запах соломы, аккуратные желтые плиты — дикий союз кровавой бойни и деловой хозяйственной рачительности, — пустынность улицы, нежнейшее небо, прощальное солнце, мучительное соприкосновение с врагом-невольником и его черный силуэт в дверном проеме сарая, где мы двое так противоестественно, дьявольски повязаны.
А в голове сам по себе тренькает игриво мотив их солдатской песенки: с войной спешим на Англию, а скачем на Восток.
— Товарищи бойцы и командиры! Полуразбитый немец нашел свое убежище на правом берегу реки Волга, используя при этом крутые берега реки Волга и ее водную преграду. Здесь он прорыл себе глубокие траншеи, построил землянки в четыре-пять накатов, окутал себя проволочными заграждениями и минными полями, чтобы спокойно и долго защищаться от русских. Не на таких напал! Товарищи бойцы и командиры! Невзирая на все это, на все его старания, выкорчуем немца без остатка отсюда, с нашей матушки Волги! Освободим русский город Ржев!
Выдвинутая вперед саперная часть ночью натягивает колючую проволоку, минирует… Днем загорают. Воды зачерпнуть котелком можно только в озерке на ничейной земле, покуда не заминированной. Спускаются к этому махонькому озеру на виду у фрицев. Потом в очередь с ними немцы, по двое, по трое туда же направляются за водой. Еще и присядут, ополоснут лицо на виду у наших. Командир саперов увидел такое, взвился.
— У меня что тут — хозяйство или балаган? (Хозяйством называют обычно по телефону войсковую часть.)
Потом вдруг махнул рукой примиренно.
Я знаю этого отважного малого, он такой цельный, что не дробится ни на какие частности.
И этот жест — большая уступка самому себе.
— Летом мне очень понравилась здешняя территория: небольшие лесные рощи, лужайки, много трав и цветов, в лесах и рощах много птиц, а особенно кукушек и соловьев. Все гудит днем и ночью от их песни.
Потом, когда начались бои, наша часть была на возвышенности. Город был совсем близко. Над городом Ржевом днем и ночью непрерывно был гул от взрывов бомб, снарядов и мин, пыль и дым высоко поднимались в облака, город горел днем и ночью, и все это можно было наблюдать не только в близости, но издалека.
В уцелевшие стекла окон ударяют волны разрывов.
— Обратно немец палит. Размахался. Очертел совсем.
Калининский фронт, 12 сентября (ТАСС):