Прежде чем осознал, что сказал, поздно было. Наталья удивленно моргнула, после же рассмеялась, хватая его за ворот пуховика, совершенно неожиданно. И притянув ближе к себе, коснулась щеки, обжигая дыханием кожу, оставив горящую метку и чуть проведя губами по легкой щетине. Сам не понял, как повернул голову, сталкиваясь с ней, едва сумев поймать исчезающий поцелуй в полете. Зато когда молнией прошибло от всего-то едва ощутимого прикосновения. Понял, в чем магия притяжения Наташки Таракановой. Один раз увидев, ее нельзя забыть. Как и удержаться подальше, пытаясь строить баррикады из собственных предубеждений да принципов. Вышибала начисто, будто водный поток неконтролируемой силы. Особенно, стоило ей тихо шепнуть:
— Ты вроде торопился.
— Торопился, — только смог выдавить, опуская взгляд ниже. Женские пальцы сжались на ткани куртки, притягивая к себе сильнее. Весь мир пропал, сузившись до одной единственной девушки, вокруг которой в последнее время вертелась вся жизнь Лаврова. Видимо, действительно сосулькой сильно приложило по голове бедовой. Потому что никакой голос разума, орущий что-то там про невесту, больше эффекта не имел рядом с этой чокнутой блондинкой.
— Тараканова?
— А?
— Останови меня, — сказал прежде, чем поддаться искушению. Едва успел, более не сопротивляясь своим желаниям. Руки обхватили талию, а поцелуй на морозе вышел невероятно сладким. Не страстный, не сумасшедший, просто нечто мягкое, нежное, согревающее в самые жестокие холода во время зимы. Мягкий мех девичьих варежек на щеках и даже стихия прекратила буйствовать на время, окружая пару завесой падающего с неба снега. Они знакомы всего несколько дней, но, кажется словно вечно. И сам себе Гордей не мог объяснить, в чем же заключалась магия.
— Дин-дооооон! Сладкая парочка! — заорал Демьян, топнув ногой, глаза закатывая. От зрелища в метре становилось тошно, прямо сахар в крови повышался. Разлучить их нельзя, испортить Гордея тоже, прямо не пара, а привязанные друг к другу попугаи-неразлучники. У Харькова от них едва зефирная кома не случилась.
— Смирись уже. Твои попытки сделать из Гордея козла отпущения страдающего от собственных сомнений — проваливается, — фыркнул рядом Голод, жующий третий гамбургер. Недовольно посмотрев на раскормившегося всадника Апокалипсиса, затянутого в лыжный костюм, сын Люцифера только шикнул, ногой притопывая.
— Ничего его не берет! Дура эта его, невестушка, настолько мерзкая, что гореть ей в Аду в папкином котловане за грехи по молодости тысячу лет. Я-то надеялся на чувство вины давить. С одной крутит, другой мозги пудрит. Но этот честный лопух все ведь расскажет, — вздохнул, носком ботинка снег, сгребая в кучу. — Некоторые пары созданы на небесах.
— Технифчески, я вам гважу, голлега, что… апхи-и-и, так оно и гесть, — прогнусавила Чума, шумно высмаркиваясь в платочек. — Госпоги, гэтот гвипп меня гастал.
— А нечего по поликлиникам шляться, опять всю гадость тифозную собрала, алоэ ты комнатное! — рявкнул Война, на всякий случай, отодвинувшись подальше от чихающей дамочки, кутающейся в пуховик, дрожа точно осиновый листик.
— Гак! Я гилавек изгученный нагзаном, — возмутилась болезная, бросая пылающий взор на мирно жующий голод, — гучше к жирному пристагай!
— Я не жирный, у меня просто кость широкая, — обиделся Голод, пряча бургер за спину.
— Ааа! Достали! С вами никакого конца света не будет, — взвыл Харьков, за голову хватаясь и тыкая пальцем в парочку, — лучше бы с ними помогли!
— Не можем, — развели руками. Демьян зашипел от злости, сверкая заалевшими дьявольскими очами, пока его не отвлекла задумчивая Смерть, доставшая свой потрепанный блокнотик.
— Тихо все, — проворчала, поплевав на карандашик, — у меня тут самоубиенец.
— А?
— Глядите, он прыгать собрался!
Гордей с трудом оторвался от губ Натальи, стоило шуму проникнуть в затуманенное сознание. С минуту смотрели друг на друга, пока смысл не дошел до них. На лице Наташи отразилось недоумение, а Лавров повернул голову, посмотрев вверх. Там, прямо на крыше здания корпуса будущих биотехников и прочих инженеров стоял человек, судорожно смотрящий вниз, словно бы еще не решаясь.
— Да ну нахрен, — выразила общую мысль Тараканова.