— Я тебя понял. — Накамуров взял мою жалобу и положи ее на край стола. Другой рукой он вытащил из ящика синюю папку и начал изучать ее содержимое.

«Данные об управляющей компании? Может ли быть, что он уже давно наблюдает за ними?»

Сначала я приободрился, но его следующие слова заставили меня побледнеть:

— Карлос Абеляр, верно?

— Э… а… да… — «Откуда он знает мое имя? Я же не представился. Заранее пробил номер?»

Мне искренне хотелось верить, что Накамуров просто узнал мое имя после звонка, но краем сознания я уже понимал, что это не так.

— Прибыл с матерью и отцом из Южной Америки восемь лет назад. Вся семья получила статус экологических беженцев. Все верно?

— Д-да… — «Он читает. Он читает то, что написано в синей папке».

— Мать умерла четыре года назад. Отец пропал два года назад, но был признан пропавшим без вести только в этом году, через две недели после твоего совершеннолетия. Все верно?

— Все… верно…

— Из-за этого факта ты не был признан сиротой и не получил льгот или любой другой помощи. Печальная судьба. Но лучше, чем у большинства тех, кто уже сидел в этом кабинете напротив меня.

— Я не… — «Я не понимаю. Я не хочу. Я не могу признать этого», мне казалось, что если признать этот факт даже в собственных мыслях, то ситуация тут же выйдет из-под контроля, но правда заключалась в том, что я уже ничего не контролировал. С того самого момента как зашел в кабинет к Накамурову.

«Он знает».

— Полагаю, теперь ты понял почему я так удивился, когда увидел, как ты вошел в мой кабинет?

— …

— Знаешь, если есть на свете ирония, то это она. Я ведь должен был завтра принимать тебя, вместе с твоими тринадцатью кустами.

Перед глазами снова всплыли тринадцать черных ящиков, из-за которых мне и нужно было наладить в квартире отопление.

— Именно из-за них ты приложил так много усилий и, кто-бы мог подумать, даже раскрыл преступление. Браво-браво. — Он саркастически похлопал, а я почувствовал, как по спине пробежала капля холодного пота, а колени начали дрожать.

— Полагаю, в твоем положении, выходов действительно оставалось немного, и ты делал то, что мог. Как и многие из тех, кого я отправляю на скамью подсудимых.

«Нет. Нет. Нет. Нет». К горлу подступил ком, из-за которого я не мог ничего сказать, даже если бы захотел этого. Тем временем Накамуров продолжал смотреть на меня спокойным, но абсолютно безжалостным взглядом.