Так подумал мальчуган, проснувшись от толчка, когда старенький «Форд» – универсал наехал на «лежачего полицейского». У мальчика было такое ощущение, будто до этого он преспокойно лежал в своей кровати и вдруг захотел по-маленькому. Щурясь от солнечного света, он вглядывался в платную дорогу на Огайо. Августовская жара накатывала волнами, как вода в бассейне, куда его однажды свозила мама, сэкономив на обедах. «Полтора кило сбросила», – хвалилась она и подмигивала. Счастливый тогда выдался денек.
Он потер усталые глаза и распрямил спину. Когда за рулем была мама, он обожал ездить на переднем сиденье. Машина превращалась в привилегированный клуб. Особый клуб, где состояли только он сам и эта стройная красавица, освещенная лучами восходящего солнца. Глаз не оторвать. Кожа ее прилипала к нагретой виниловой спинке сиденья. Топ с бретелькой через шею открывал сгоревшие на солнце плечи. А под бахромой обрезанных шортов кожа оставалась белой. С сигаретой в руке мама выглядела просто шикарно. Как кинозвезды в фильмах, которые они вместе смотрели по пятницам. Ему нравилось, когда на сигаретном фильтре алели следы яркой помады. Учителя в Денвере твердили, что курение – вредная привычка. Когда он передал это маме, она только отшутилась, не выпуская из пальцев сигарету: мол, сами они вредные, училки эти.
– На самом деле учитель – очень важная профессия, так что забудь сейчас же мои слова, – спохватилась она.
– Ладно, – ответил он.
У него на глазах мама потушила сигарету и тут же закурила следующую. Так она поступала только в тревоге. А когда они переезжали на новое место, она всегда тревожилась. Ну, может, на этот раз все срастется. После папиной смерти она частенько так говорила. На этот раз все срастется. Но почему-то никак не срасталось.
А теперь им и вовсе пришлось спасаться бегством.
Сигаретный дым завитками плыл вверх мимо капель августовского пота над маминой верхней губой. В глубоком раздумье мама уставилась на дорогу поверх руля. И только через минуту, не раньше, сообразила, что он проснулся. Тогда она заулыбалась.
– Утро-то какое, а? – шепнула мама.
Мальчик терпеть не мог утренние часы. А мама обожала. Поэтому он тоже полюбовался.
– Ага, мам. Отличное.
Теперь он всегда говорил ей «мама» или «мам». Три года назад она запретила ему называть ее «мамулей». Сказала, что так говорят только младенцы, а ей совершенно не хочется, чтобы ее сын застрял в младенцах. Иногда она просила его показать бицепсы. И он напрягал тощие ручонки, чтобы хоть чуть-чуть проступили мускулы. Силен, как папа на той рождественской фотке. На единственной сохранившейся.
– Есть хочешь, солнце? – спросила мама, и он кивнул. – Сейчас проедем платный участок и прямо за границей штата сделаем остановку. Точно помню: там есть закусочная.
– А блинчики с шоколадной крошкой можно заказать?
Блинчики с шоколадной крошкой полюбились Кристоферу еще в Портленде. Два года назад. Под их городской квартирой находилась какая-то забегаловка. И повар всегда угощал их блинчиками с шоколадной крошкой. Потом были Денвер и Мичиган. Но в память врезались те самые блинчики и добрый повар, который их выпекал. В ту пору Кристофер[2] и подумать не мог, что дядьки – папа, конечно, не в счет – бывают добрыми.
– Если таких блинчиков нам не подадут, закажем простые, а для посыпки купим пачку «Эм-энд-Эмс». Договорились?
Мальчик забеспокоился. Никогда еще мама ничего подобного не предлагала. Даже при переездах. Когда им приходилось перебираться на новое место, мама всегда чувствовала себя виноватой. Но и в самые виноватые дни она твердила, что шоколад на завтрак не едят. И стояла на своем, хотя сама на завтрак пила шоколадный коктейль «СлимФаст», для снижения веса. Нет-нет, эти коктейли шоколадом не считаются. Сколько можно повторять?
– Договорились, – улыбнулся он и понадеялся, что это не одноразовая поблажка.
На подъезде к шлагбауму мальчик выглянул в окно. Движение транспорта замедлилось: на дороге стояли скорая помощь и легковушка. Врач скорой помощи бинтовал окровавленную голову какого-то мужчины. Тот, судя по всему, разбил лоб и лишился пары зубов. Проехав чуть дальше, Кристофер с мамой увидели, что на капоте легковушки лежит олень. Один рог пробил ветровое стекло и застрял. Оленьи глаза были широко распахнуты. А сам олень вырывался и дергался, словно еще не понял, что умирает.
– Не смотри, – велела мама.